Когда Валентин открыл глаза, Буйвол подмигнул, сказал:
– Здравствуй, господин журналист. Удачно мы встретились. Я думал: тебя выпасать придется, время попусту терять… а ты сам явился – оба-на!
У Паганеля сильно болела голова. Он осторожно сел, сразу подкатил приступ тошноты, его вырвало. Буйвол удовлетворенно констатировал:
– Наблевал на пол… а ведь интеллигентный человек – журналист! Красиво поступил, да? Красиво? А ведь здесь люди работают. Зарабатывают свою трудовую копейку мозолистыми, так сказать, трудовыми руками. Писал, поди, при коммунистах статейки типа "Слава человеку труда!"?.. Да писал, писал. Ну, ладно, блевотину ты своим же пиджачком и подотрешь. А сейчас расскажи-ка мне, журналист, про своего дружка.
– Про кого? – с трудом выговорил Валентин.
– Про Ваньку.
– Про какого такого Ваньку?.. Не понял.
– Да понял ты все… про отморозка, которого ты вчера на стрелу привез.
У Валентина очень сильно болела голова, ему было трудно сосредоточиться, но все же он понимал, что находится в руках у бандита, и что его, возможно, будут пытать… в начале девяностых и пресса, и телевидение, и обыватели взахлеб рассказывали о паяльниках, вставленных в задний проход, о сожженных заживо коммерсантах и насмерть запытанных должниках. Все эти репортажи, статьи и разговоры работали на бандитов – создавали им имидж беспощадной мафии.
– Денег нет, – с трудом произнес Валентин. – Забирайте машину.
– Деньги не вши, сами не заведутся, – рассудительно ответил Буйвол. – Лохматку твою конечно заберем, хотя цена ей – три копейки… А теперь и квартиру имеем право забрать – ты же, падла, кореша моего под выстрел подставил, детей сиротами сделал.
Буйвол врал: детей у Сивого не было.
– Ты теперь по жизни нам должен. Но я сейчас не про тебя. Я сейчас про твоего дружка-отморозка спрашиваю: кто такой и где найти?
– Он… я не знаю.
– О-о, да ты совсем плохой, – Буйвол присел на крыло машины, носком кроссовки несильно пнул Валентина в грудь. – Слухай сюды, пресса: я буду тебя мочить до тех пор, пока ты не вспомнишь, где твой кореш окопался. Наколочку на него ты мне по-любому дашь, падла такая.
Валентин попытался собраться с мыслями. Это было невероятно трудно – голова болела, перед глазами плыли разноцветные круги.
– Ну? Бум колоться?
– Я его не знаю.
– Ай, как некрасиво врать. Еще раз напоминаю вам, гражданин: добровольное признание облегчает участь.
"Ментовский" тон, на который перешел Буйвол, подсказал Паганелю решение.
– Он офицер ОРБ, вам не по зубам, – сказал Валентин.
Буйвол рассмеялся:
– Не смеши, писака. Ментов я за километр вижу… какой он, на хрен, мент? Менты на стрелках себя ведут по-другому – я-то знаю. Ну давай, колись, колись. Облегчи, так сказать, участь.
Валентин молчал.
– Ну, сам виноват, – произнес Буйвол и взял с верстака кусок толстого резинового шланга.
Избиение Валентина Буйвол начинал с ленцой – он был уверен, что интеллигентик сломается после двух-трех ударов шлангом. Потому что – вшивота… хотя, с другой стороны, встречаются и среди них характерные. Тот же Рафаэль, например. Из интеллигентов, а кремень… ну, ладно, сейчас поглядим, чего этот журналистик стоит.
Буйвол начал с ленцой, но, встретив "сопротивление материала", начал заводиться… Валентин молчал. Он пытался сосредоточиться на чем-то, что могло бы отвлечь от боли, но ничего не получалось. Уже не раз и не два мелькнула предательская мысль: а чего я так боюсь за Индейца? Он умен, осторожен и подготовлен к любой экстремальной ситуации. Он – офицер-десантник! Допустим, я назову этому быку адрес Чапая. Ну и что? Если они туда сунутся, то получат жесткий отпор. Индеец чикаться не станет – искалечит. Достаточно назвать адрес – и пытка прекратится… ведь это так просто – всего лишь назвать адрес.
Он обрывал себя, говорил сквозь боль: нет. Нет, это невозможно. Это – предательство.
Постепенно Буйвол начал звереть, удары шлангом сыпались без разбору. Потом он начал бить Валентина ногами. А Валентин только закрывал голову и продолжал молчать. Иногда Буйвол садился перекурить и тогда Валентин получал короткую передышку. Но постепенно он приближался к такому состоянию, когда человек перестает ощущать себя человеком, становится куском истерзанной плоти.
Буйвол сделал очередную передышку, сказал:
– Ты не понимаешь, пидор… пока я тебя только разминаю. Но ты, сука, уже начал меня доставать и скоро я возьмусь за тебя всерьез. Ты даже не представляешь, что значит "всерьез".
И снова принялся бить. У Паганеля была уже сломана рука и несколько ребер. Кровь из разбитой брови заливала лицо. Он уже потерял ощущение реальности и был готов сдаться. В этот момент за него решила судьба – он "отключился".
А когда пришел в себя, услышал человеческие голоса. Слов, впрочем, он не воспринимал.
– Это кто? – спросил Рафаэль. Он был в роскошном белом костюме, высматривал, на что можно присесть. Присесть в грязнущей мастерской было не на что, и Рафаэль остался стоять. Двое бойцов, что приехали с ним, стояли поодаль, у ворот.
– Лох, – ответил Буйвол. – Тот самый, что на стрелку отморозка привез.
Рафаэль понимающе покивал, вытащил из нагрудного кармана беломорину с анашой и с видимым удовольствием прикурил от золотого "ронсона".
– Лохов надо учить, – сказал Рафаэль, выпуская дым. – Что за бизнеса крутит?
– Какие, на хер, бизнеса? – Буйвол отшвырнул в сторону шланг. – Писака газетный, журналер.
– Журналер, значит? – произнес Рафаэль равнодушно… снова затянулся и вдруг взорвался, почти закричал. – Буйвол! Буйвол, мать твою! У тебя что – совсем мозги отшибло?!
Буйвол отодвинулся, а Рафаэль – напротив – сделал шаг к нему.
– Да я чего? – сказал Буйвол.
– Да ты мудак! На кой хрен ты с журналистом связался?
– Да он что – Познер? Он в какой-то зачуханной газетке статейки строчит, я о такой даже не слыхал, Рафаэль.
– Да ты, кроме "Пентхауза", вообще ничего в руках не держал, – раздраженно произнес Рафаэль. – Мне не важно, где он работает – в "Комсомолке" или в засранном "Гудке". Важно, что он из пишущей кодлы. Они, конечно, все уроды…