Камуфляжная форма без рукавов. Черная полоска, обвязанная вокруг головы. За спиной лопата саперная, на поясе пилка для ногтей. Лицо и оставшиеся части тела, включая крылья, разрисованы черной масляной краской.
— Так держать, — похлопал я Кузьмича по крыльям. Краска высохнуть не успела и руки мои стали черными. Ерунда. Потому, как и меня вид был соответственный.
Желто белые камуфляжные шорты на подтяжках, волосатые, от природы, грудь, спина и ноги, старые кроссовки со встроенным компасом, радио дозиметром, гидроакустикой и ароматизатором воздуха. Волосы коротко подстрижены и спрятаны под сеточку. На лице черная маска. И подручные материалы в виде лазерного резака, динамита и «зайки». Напомню, что «зайка» — это марка бластера. Плохо, что не знаете! В любой поверхности дырки с кулак.
(Более подробные тактико-технические характеристики бластера «зайки» представлены в отчете С. Костина «Счастливчик», под научным патронажем фирмы АСТ).
Я попрыгал на месте, проверяя удобность, носимость и устойчивость. Вроде все в порядке.
Я даже скажу, почему я не вырядился в обычный разведывательный костюм. Все просто. Тогда бы любой встречный, тупо направив на меня палец, сказал бы, что я шпион. А так… Головой работать надо, а не….
— Двери открывать, или так и будете на месте топтаться? — Волк волновался больше всех. Если мы в нашей экспедиции потерпим крах, то меня могут запросто упрятать лет на двадцать особо строгого. А Волка на пристань под спец надзор. Тоже хорошего мало.
— Открывай.
Черный люк плавно отъехал в сторону, и я мягко спрыгнул вниз. То, что куча местной валюты, не до конца розданная нищим лежит именно под черным выходом, меня никто не предупреждал.
Кузьмич опустился на мою макушку, единственно доступное место, огляделся в прибор ночного видения, и доложил:
— Вокруг все спокойно, командир. Можно приступать ко второй части операции. Вы не сильно испачкались?
Причмокивая, причмакивая и причмукивая, я выкарабкался из местной валюты и без сил свалился на чистое пространство. Сейчас… Немного отлежусь. Потом с Кузьмичем. Урод!
— Направление зюйд-зюйд-вест, — Кузьмич стоял на одном колене, внимательно разглядывал голо карту и уверенно показывал правой рукой направление, — Перебежками и по одному? Так, командир?
До края посадочного поля мы добрались ползком. Редкие патрули проходили от нас далеко, а свет прожекторов ни разу ни достигал нас. Меня даже несколько удивила беспечность местного руководства. Подходи и выбирай любой космический корабль по вкусу. Хотя, может быть у якудзян отсутствует само понятие воровство. Такое вот общество. Да какое там общество без воровства? Захудалое и не развитое.
Колючая проволока, ограничивающая посадочное поле космодрома оказалась, как я и думал, не под напряжением. Перекусить проволоку лазерными кусачками — пара пустяков. А вот за первым рядом проволоки начинались неприятности. Не слишком большие, сказать по правде.
Трехметровая полоса жидкого пластика, а за ней, искрящаяся от высокого напряжения паутина.
Я ткнул пальцем в пластик и он жадно причмокивая присосался к коже, затягивая к основной массе. Пришлось выругаться и с силой дернуть палец назад. Пластик издал разочарованный звук и с чавканьем вернулся обратно.
— Живая, падла, — прошептал я, отодвигая любознательного Кузьмича от жадной до живого массы. Кузьмичу, видать, тоже захотелось пальцем попробовать. Глупый он, Кузьмич то.
Полоса пластика уходила далеко по сторонам, так что обойти эту мерзость вряд ли удастся. Тем более, что патрули шляются. Не спится им. И вперед не пройти. А надо. Прямо за паутиной то самое окошко из зоопарка. Орлов заждался, наверно.
Я пригнул голову к земле, пропуская луч прожектора.
Вот незадача. В десяти шагах от цели, а сделать ничего не могу. В данной ситуации даже навыки по профессии не помогут. Было бы время, можно навести понтонные переправы. Или взорвать все, к космической матери. Или протянуть провода и заморозить пластик к той же самой матери. Да мало ли можно сделать. Но не сделать, потому, что времени нет.
— Ты чего губами шлепаешь? — Кузьмич прекратил швырять камешки в взбесившуюся от издевательства массу пластика. Больше трех кругов от камней у него не получалось. Слабак. Я бы больше выбил. Да вставать нельзя.
— Застряли мы здесь, Кузьмич, — я кивнул головой на полосу, — Горит наше дело. Надо возвращаться и сматываться отсюда. Утром-то морду не тебя бить будут.
— Сматываться? — Кузьмич прищурился и внимательно посмотрел на меня долгим Кузьмичевским взглядом, — А как же гражданская совесть? А как же загнивающие в подземелье люди? Русские люди, позволь напомнить.
Я вздохнул. Понимаю все, но что могу сделать?
Кузьмич тоже вздохнул, плюнул в совершенно ошалевший от пренебрежительного к себе отношения чавкающий пластик.
— И голова здесь твоя, командир, не поможет. Хоть морщи, хоть не морщи, свой лоб уродский. Здесь, может, только я смогу тебе помочь.
Разговорился. Поможет, как же?
— Ладно, командир, — Кузьмич почесал обеими руками затылок, сделав при этом очень умное выражения лица, — Что б ты без меня делал-то?
Кузьмич затянул до отказа ремень на поясе, покрутил для проверки шеей и, взлетев, опустился на мой шкварник.
— Ты что…?
— Молчи, командир. Молчи. И ногами не дрыгай. Я ж не железный.
Кузьмич, как по проспекту, прогулялся по моей спине, добрался до шортов.
— А…?
— Цыц! — я замолчал.
Бабочек вцепился руками в мой ремень, скрипнул зубами и заработал крыльями. Они, крылья то есть, с каждой секундой набирали обороты, и пять минут спустя из района шортов доносилось ровное гудение Кузьмических носителей.
— Ой, — сказал я, когда не человеческая сила оторвала мои шорты со всем находящимся внутри от земли. Вслед за шортами оторвалось от поверхности и все тело.
— Мордой не крути, — сквозь гудение крыльев голос Кузьмича звучал с натугой. Я прекратил крутить мордой и тупо уставился на землю, которая с каждой секундой становилась все дальше и дальше.
Когда данное расстояние превысило три стандартных земных метра, Кузьмич завыл сильнее и взял курс на противоположную сторону полосы.
Пластик, почуяв необычность нарушения, притих даже, позабыв на кой хрен его тут разлили.
А мне хотелось петь. В крови у меня это. Когда в небе в свободном падении, то обязательно нужно спеть нечто хорошее. Может и Кузьмичу этим помогу. Мала букашка, а вони, то есть силы, конечно, по самое не хочу.
— Летят утки. Летя-ят утки. И два-а гу-уся!
Кузьмич по ходу дела перемахнул и через паутину. И правильно сделал. Чего на полпути останавливаться. Он сбросил меня с высоты трех стандартных метров, дождался, пока я не приземлюсь и камнем рухнул в подставленные ладони.
— В отпуск! Немедленно! — прохрипел он, невозможно задрав вверх руки, ноги и крылья. Потом испустил последний вздох, голова его бессильно свесилась и он закрыл глаза.
Я раскрыл ладони и Кузьмич шмякнулся бетонную дорожку. Головой, естественно, вниз. Я жуть как не люблю дохлых насекомых, даже если они не тараканы. А тем более не люблю, когда придуряются.
— И тебе не жалко своего лучшего друга? — Кузьмич протянул ко мне вялую руку, чуть приоткрыл глаза и, еще более жалостливо, добавил, — А я ведь за тебя… Эх, командир!
— Я тебя потом поцелую, — пообещал я, внимательно оглядываясь по сторонам, — Могу еще звезду нарисовать, как Кораблю. Но, тоже потом. Что еще хочешь?
— Сухарика бы? — Кузьмич, продолжая тянуть руку, захрипел и задергался телом. Изо рта пошла пена.
— На, подавись! — отданная заначка была мгновенно захрустнута и переведена в отсек под названием Кузьмичевский желудок, — Очухался? Тогда стой здесь и в случае опасности свисти. Только не громко.
— На стреме, так на стреме, — согласился оживший Кузьмич, поправил штаны и стал искать по сторонам опасность, выглядывая из-под руки.