Бабаян притащил кинопроектор в лабораторию и навесил на стену белую простыню. Сергей и Николай взволнованно смотрели на экран.
Под стрёкот проектора они увидели, как идут по дороге к вершине. Плёнка оказалась отличного качества, а Бабаян — мастером своего дела. Видимость была отличной.
При приближении к вершине словно всё оборвалось. Проектор продолжал стрекотать, а на экране мелькала сплошная белая полоса...
Кадры фильма появились на простыне-экране, когда Сергей и Николай находились снова у подножия сопки...
НЕОБЫЧНОЕ ИНТЕРВЬЮ
Шутка
Эта необыкновенная история случилась со мной несколько месяцев назад. На днях поделился ею с редактором, но он, вопреки здравому смыслу, горячо порекомендовал мне обратиться к его знакомому психиатру, лицу довольно известному, часто выступающему с консультациями в нашей газете. Когда я пришёл по адресу, указанному в визитной карточке, то был весьма удивлён неожиданно тёплой встречей.
Доктор назвал меня по имени и отчеству,— видимо, редактор уже успел позвонить ему,— провёл в свой кабинет, вежливо усадил за столик с двумя глубокими креслами и куда-то позвонил.
Пока он настойчиво расспрашивал, не было ли у меня в роду душевнобольных, вошла молодая сестра в коротком, выше колен, белоснежном накрахмаленном халате с двумя ароматными чашечками кофе. Пока я с удовольствием разглядывал её стройные загорелые ножки, в дверях встали два дюжих санитара и, скрестив руки на груди, грозно поглядывали в мою сторону.
Сестра вышла. Доктор, повертев у меня перед глазами молоточком, сделал два круговых движения руками. Затем по очереди оттянул пальцами нижние веки обоих глаз, поочерёдно заглядывая в каждый в тщетной надежде что-либо там увидеть и, удовлетворённо потерев руки, произнёс:
— Что же, теперь я готов выслушать историю этого, как вы называете «необычного интервью».
Я недоуменно пожал плечами, глядя на эти странные приготовления, и подробно рассказал доктору о встрече с одним изобретателем.
Летом по заданию редакции я выехал в Харьков, откуда пришла жалоба на местных руководителей, якобы не желающих внедрить в производство «изобретение века».
Когда я позвонил в дверь по указанному на конверте адресу, мне открыл бодрый старик лет семидесяти пяти в чёрной академической шапочке и шлёпанцах на босу ногу. Приоткрыв на цепочке входную дверь, он почему-то шёпотом спросил — кто я и откуда. Я, естественно, тоже шёпотом, ответил, что из газеты и протянул своё удостоверение. Старик долго изучал его, то и дело вглядываясь в меня и сличая фотографию с оригиналом, затем вернул его обратно.
Цепочка щёлкнула; меня впустили в тёмную, заставленную шкафами с книгами прихожую и провели в комнату, больше напоминающую лабораторию средневековых алхимиков, чем жилище современного человека. Повсюду стояли реторты и мензурки. На столе высилось нагромождение стеклянных пробирок, колбочек, соединённых между собой змеевидно изогнутыми трубками и опутанными разноцветными проводами. Всё это сооружение кипело, булькало, издавало непонятные звуки и стоны.
— Вот,— сказал старичок, указывая на стол,— вот моё изобретение.
— Что это? — удивился я, глядя на стеклянно-резиновый хаос.
— Ну, что вы, отнюдь нет, это, так сказать, моё предприятие, а производная вот,— и протянул мне на ладони малиновый маленький шарик.
— Видите эту пилюлю? Она стоит, по крайней мере, двух Нобелевских премий. А мне никто не верит. До сих пор никто не собирается налаживать производство этого беспрецедентного в истории средства.
— Какого средства, от чего? — я с недоумением уставился на старика.
— Как, разве вы не по моему письму?
— По вашему.
— Но вы хоть прочитали его?
— Прочёл, но ничего не понял.
— Видите, вот видите! — обрадованно засуетился старик.— Все буквально все мне отвечают одно и то же. И никто, никто не удосужился проверить.
- В чём всё-таки дело? Объясните, наконец, - потеряв терпение, я повысил голос.— Давайте скорее, у меня в кармане обратный билет на восемнадцать тридцать.
— Ах так, уже обратный билет,— обиделся старик.— Вот она, тяга к прогрессу и знаниям? Ну, раз вы так торопитесь, то я предлагаю проделать небольшой эксперимент. Дайте-ка эту пилюлю любой собаке.
— Ну и что?
— Как что? Она будет говорить и ответит вам на любой вопрос.
— Что? — заорал я. — Вы издеваетесь надо мной!
— Ну, погодите, не горячитесь. Вы же ничего, буквально ничего не теряете. Суньте пилюлю в конфетку и бросьте любой собаке. Она съест её и станет говорящей.
— А если она сдохнет? — подозрительно осведомился я. — Кто отвечать будет?
— Я... За всё отвечу я.
— Ладно, давайте сделаем так. Вы на моих глазах сами бросите эту пилюлю любой собаке, на которую я вам укажу. А я попытаюсь с ней пообщаться.
— Идёт,— согласился старик.
Выйдя на улицу, мы прошли в тесный переулок между домами. Там было много «собачников». Они гордо прогуливали овчарок, водолазов, бульдогов со свирепыми мордами.
«Да, — подумал я, — сунет старик пилюлю собаке, а она возьмёт и слопает меня вместе с редакционным магнитофоном и моими собственными фирменными джинсами, недавно приобретёнными в кооперативном магазине на всю зарплату штатного сотрудника газеты. Пожалуй, рискованно».
— А можно собаку поменьше выбрать?
— Ради бога, любую, какую хотите!
И вдруг я увидел привязанного поводком к скамейке небольшого коричневого пуделя. Хозяйка сидела на другом её конце и о чем-то оживлённо беседовала с двумя женщинами.
Я посмотрел на собаку. Пудель как пудель.
— Ну, бросьте-ка вот этой,— сказал я.
Старик бросил конфету перед пуделем. Тот подошёл, понюхал и, недовольно помахивая своим шариком-хвостом, брезгливо фыркнув, отошёл в сторону.
— Ну, что же вы? — нетерпеливо спросил я старика.
— Видите — не ест.
— А вы попробуйте поднести на ладони, может, с земли они не едят?
— И то дело! — обрадовался старик, вытащил из кармана шоколадную конфету, разломил её пополам, сунул туда свою злополучную пилюлю и протянул пуделю ладонь.
Тот нехотя подошёл, снова понюхал и слизнул коричневый комочек шоколада.
— А теперь что делать?
— Как что? Задавать вопросы. А он будет отвечать. Вообще делайте всё, как полагается. По-моему, это называется взять интервью. Так вот и берите.
Я недоуменно хмыкнул, пожал плечами, невольно подумав: «Господи, когда же этот сумасшедший старик от меня отвяжется», — и включив магнитофон, подошёл к собаке ближе.
— Простите за беспокойство, я из редакции,— пробормотал я, оглянувшись по сторонам, не слышит ли кто-нибудь наш разговор, а то вызовут «скорую» да и отправят в психиатрическую лечебницу.
Но никому до меня не было дела. Собаки важно прогуливали своих хозяев, которые степенно беседовали между собой. А хозяйка пуделя по-прежнему что-то горячо доказывала своим подругам.
К моему удивлению, пудель раскрыл пасть и человеческим голосом, путь картавя, произнёс:
— Слушаю вас, сэр.
Уже более почтительно, я нагнулся и шёпотом попросил:
— Разрешите мне взять у вас интервью?
Далее я провёл доктору стенографическую запись нашей беседы с пуделем. Сам магнитофон вместе с кассетами у меня отобрали, когда при возвращении домой, в поезде, я попытался взять интервью у двух обвешенных цепями молодых людей, своих соседей по купе. Мне хотелось выяснить насколько их интеллект выше собачьего. Но был не понят. Мне навесили под глаз «фонарь» и отобрали магнитофон вместе с фирменными джинсами. При этом пригрозили, если я вякну, то они меня на всякий случай выкинут из окошка. Вякать я не решился, а когда они сошли с поезда, то сердобольная проводница одолжила мне свою старую клетчатую юбку. Мне удалось под видом шотландца добраться до редакции без происшествий.
Дальнейший текст стенограммы — интервью выглядит следующим образом. Я, то есть журналист, в дальнейшем для краткости, себя буду обозначать буквой «Ж», а своего собеседника — от начальной буквы его имени «Лакки» — «Л».
Ж. Обычно мы берём интервью у интересных, содержательных личностей. Мы задаём вопросы, а нам отвечают, но возможности правдиво. Как вы смотрите на такую форму собеседования? Ваше подлинное имя?