Впрочем, она лишь удостоила холодного взгляда конвоиров, не проронив в их сторону ни слова, а значит не так уж и не согласна была с их отношением ко мне.
- Я, кажется, отлично владею мечом, - сказал я, взглянув на свои ладони.
Белоснежные мозоли, непреходящие годами, могут говорить только об одном – я часто и подолгу сжимаю в них рукоять. Как минимум продолговатый округлый предмет. Пусть это будет меч. А не...
- Нет, - сказала женщина. - Всего лишь мастер.
Ну хоть Мастер. Уже не плохо. В этом ужасном мире, где в тюрьмах конвоиры ходят с металлическими, «птичьими», протезами вместо рук, не плохо бы мастерски владеть хотя бы колюще-режущим. Но было у меня и что-то еще в навыках. Вот только как бы вспомнить что...
- Еще я хороший наездник. – Внезапно пришла в голову мысль, от чего неприятно заломило виски. - Всадник, если точнее.
- Да нет же, - улыбнулась она. - Просто любитель. Думай, Конфьер!
Всадник. Я езжу на. Именно так. По крайней мере пока. Впоследствии обязательно вспомню на чем. Только дайте мне хоть немного времени подумать!
- Еще я превосходно владею жнецом.
Дикая боль охватила голову. Я скривился в гримасе. Что такое «жнец»? Какое-то оружие? Средство гигиены? Или все же сельско-деревенское орудие труда?
- Только поверхностно, - рассмеялась женщина. - Ну же, Конфьер!
Голова готова была лопнуть. Я в отчаянии обхватил ее руками, но это не помогло и последнее воспоминание постоянно ускользало. Неожиданно в памяти словно вспыхнуло что-то:
- Я - Охотник!
Мне буквально пришлось выкрикнуть, превозмогая боль внутри. Фраза получилась резкой и громкой, но тюремщики не шелохнулись – наверное, это было не в их природе. Девушка же чуть дернулась, но тут же спохватилась, взяв себя в руки.
- Прекрасно! - сказала она. – И, поскольку это так…
На ее лице расплылась теплая улыбка.
- У меня есть для тебя работа.
***
Меня мутило. Забавное, однако, слово – может выражать и прошлое, и настоящее. Иначе говоря, мне было не хорошо. Не то, чтобы плохо, но и не.
Напряжение, с которым я вырвал из памяти крохи воспоминаний, добило окончательно. Усталость клубами накатывала на разум. Все стало вдруг не важно, иллюзорно и скучно. Хотелось тупо упасть, обняв колени, и апатировать, глядя на мир стеклянными глазами. Однако проблески некоего ликования и восторга уже давали о себе знать. Надо же, я вышел на свободу!
Помню, как меня расковали и раздели, заставили что-то подписать. Смочили в какой-то вонючей дряни пальцы и приложили к пергаменту, перед этим скрупулезно его зачитав.
Но я все равно не запомнил. Вроде бы что-то о том, что, мол, виноват, но выпускаюсь под уплату штрафа золотом некой дамой, которой обязуюсь служить какое-то время.
Потом меня подняли на руки, протащили по коридорам, приволокли в воняющую чистотой и ролх'ом комнату, облили парой дюжин ведер с водой, обдавая в процессе каким-то до жути неприятным порошком. В завершении обдули паром и высушили ветром, да накинули какую-то хламиду, завязав на поясе веревкой.
В руки сунули сверток, сказав, что это – мои личные вещи. После чего вытащили во двор и усадили в стоящую там карету.
Боги! Как вкусен был чистый воздух! Свежесть мира, после мрачного застенка, закружила голову и окончательно меня подкосила. Я провалился с забытье и больше ничего не помнил.
Сколько я провел в таком положении не знаю. Но проснулся в дороге. Трясущаяся кабина, два дивана друг на против друга. На одном сижу я, на втором, лицом ко мне, - уже знакомая дама.
Высокая, рыжеволосая красотка с подведенными тушью длинными пушистыми ресницами, внимательно на меня смотрела и чего-то ждала. Самому интересно - чего.
Не понимаю женщин, - мелькнуло в памяти, - не проще ли прямо сказать, чего хочет?
И действительно. Почему нет? Краем глаза я заметил, что по углам диванов расположены окна, которые, впрочем, не создавали освещения. Мало того, что они были занавешены, так за ними еще и было темно. Уже ночь? Сколько же я спал?
- Сутки, Конф, - внезапно ответила дама.
- Эм, - только и вымолвил я.
Видимо, она умеет читать мысли. А судя по ее, пусть и едва различимой, улыбке - так оно и есть. Следовало бы держать их под замком.