Услыхав своë имя, связанный болезненно дëрнулся и затих.
— Так-то оно лучше. Давай-ка теперь я вопросы задавать стану. Это вот что? — Охотник указал рукой на коряги.
Свияж вытянул шею, пытаясь рассмотреть, о чём его спрашивают, недоумëнно нахмурил брови:
— Это? Палки какие-то… Для костра, верно, припасены.
Венельд хмыкнул:
— Ну да, для костра. И как же я сам-то не догадался? Думай, Свияж, думай! Спутники ведь это твои, а?
Наëмник взглянул недоверчиво, шевельнул руками, будто проверяя верёвку на крепость. Венельд терпеливо ждал.
— У тебя это… кровь вроде на голове. Хорошо, видать, приложился.
Нет, так не пойдёт! Правда ли позабыл всë или опять притворяется? Дважды Охотника не обхитришь! Венельд подошёл ближе, сгрëб лежащего за рубаху:
— Ты вот что, любезный, давай-ка соображай! Я тебя вроде как из плена освободил. Голос-то в голове как, утих? Не тревожит?
Лицо Свияжа исказилось, в глазах мелькнул ужас. Вспомнил, никак?
— Я…
— Ты, ты, — передразнил его Венельд, начиная раздражаться. — Девушку ты умыкнул в Талсбурге, Леей зовут, помнишь? А несколько лет тому другую девчонку за собой сманил, Вельду. Тоже позабыл?
Наëмник приподнялся на локте, упираясь связанными руками в землю — лицо напряжённое, взгляд растерянный:
— И… куда я их?..
— Так о том и спрашиваю! — разозлился Венельд. — Семеро вас было: ты, да ещё шестеро. Сдаётся мне, вон остальные лежат — и девчонка с ними.
— Так ты это… взаправду, что ли? Про деревяшки-то?
— Шутки шучу… Наняли меня похитителя выследить да девчонку домой вернуть. Выследил! Матери её я теперь что сказать должен? — он удручëнно махнул рукой. — А, ладно! Как бы там ни было, а в Талсбург всё равно возвращаться надо — и это добро с собою тащить.
Наëмник наморщил лоб:
— Волокуши сделать можно…
А это мысль! Венельд повернулся к нему, посмотрел оценивающе:
— Развяжу — в драку не полезешь?
Тот мотнул светловолосой головой. Придётся поверить… Охотник принялся распутывать верёвку:
— Голос-то в голове не звучит больше? Приказы не отдаёт?
— Не пойму я, о чём ты толкуешь, — пробурчал Свияж. — Голова как голова. Целая, в отличие от твоей. Имя это ещё… Туром меня кличут.
Венельд усмехнулся — раньше надо было осторожничать! Пожал плечами — Тур так Тур. Мать его тоже не Венельдом называла…
Дело у Тура ладилось быстро и ловко — посмотреть приятно, даром, что ранен! Нарубил жердей, веток разлапистых понабрал, закрепил — готово. Освободившейся верёвкой перевязали коряги, взвалили на получившиеся волокуши. Вот смеху-то будет, коли окажутся они обычными деревяшками…
— Слушай! — осенило вдруг Венельда. — А кони ваши где?
Тур уставился на него непонимающим взглядом.
— Ну, не пешком же ты сюда пришёл! — обозлился парень, сгрëб горе-наëмника за плечо, потащил к краю поляны. — Гляди!
Вся земля в этом месте была истоптана копытами лошадей. Тур изумленно присвистнул. Тут же из леса раздалось призывное ржание. Тур глянул на Венельда, свистнул вновь. Затрещали кусты, и на поляну вышел красавец конь.
— Вихорëк! — обрадовался Тур.
Отлично… Вихорëк, значит! А коряги, видать, на своих ногах — или что там у них? — добирались. Ох, сколько вопросов! Где ответы искать станешь, Венельд?
Вихорька кое-как впрягли в волокуши, Венельд свистнул Дарвелу, кивнул Туру — тронулись. Взглянув на хромающего Венельда, тот не стал садиться в седло, повёл коня под уздцы.
Вороной оказался на месте. Он потянулся к подошедшему человеку, прихватил губами рукав. Охотник растроганно погладил стоячие уши — надо же, признал! Неподалёку от куста, где дожидался хозяина конь, обнаружился ручеëк. Венельд и Тур промыли раны, присыпали запирающим кровь порошком, перевязали. Не лечение, конечно, но до города дотянуть — самое то.
Поначалу в дороге Венельд всё больше отмалчивался — привык один, да и происходящее обдумать следовало. Зато у Тура вопросов накопилось, хоть отбавляй: а где, а кто, а почему, да как так-то, вообще?! Охотник отмахивался, отвечал неохотно — самому бы кто разъяснил! Голова болела нещадно, каждый шаг вороного отдавался в висках и затылке, от света слезились глаза, рану на бедре тянуло и дëргало. Тур оказался хорошим попутчиком — сам обустраивал ночлег, охотился, коренья съедобные собирал, лошадьми занимался, волокуши подправлял, верёвку подтягивал.
Через трое суток Венельд понемногу начал оттаивать. Рана на бедре воспалилась, голова трещала, в глазах темнело — хоть разговорами отвлечься, а то и с ума сойти не долго! Впрочем, ничего полезного выяснить не удалось. Оказалось, что родом Тур из Норавии, однако дома уже лет семнадцать не был — как уехал вольной жизни искать, так и… Помотало его по свету не хуже, чем Венельда. Всякое бывало: и наëмничал, и разбойничал, и купцов охранял, и гребцом нанимался, однажды даже чуть в рабство не угодил. А вот последних четырёх лет — как не бывало! Венельд ему рассказал, конечно, что сам знал, да только что толку?
До Талсбурга добрались на седьмой день. Солнце клонилось к закату, что было двум путникам только на руку. Венельда, вроде, разыскивал кто-то, да и Тур наследил в городе изрядно. Вельда, Лея, ещё, может, кто, почём знать? Посоветовавшись, решили темноты дожидаться. Благо, до гуртовой таверны можно было не только по главному тракту доехать — от болот вела к ней тропинка, дочери Гурта за ягодой туда бегали. В саму таверну соваться тоже не стали — мало ли! Расположились на сеновале. Венельд будто домой вернулся! Тут ему всегда были рады.
Глубоко за полночь, когда большая часть постояльцев разошлась по комнатам, Венельд натянул плащ, накинул широкий капюшон и, наказав Туру и Дарвелу ожидать, отправился в таверну. Гурт протирал дубовую стойку расшитым по краям полотенцем. В просторном зале пахло мясом, лепёшками, элем. За дальним столом дремал одинокий путник, уронив голову на руки. При виде Венельда Гурт отложил полотенце, шагнул навстречу. Широкое лицо стало обеспокоенным, да и было с чего, выглядел парень — краше в землю кладут.
— Ранен никак?
Парень поморщился, отмахнулся, хоть и приятно было, что прежде всего не о деле спросил Гурт, а о нём побеспокоился.
— Выследил я ваших… похитителей. Главаря с собою привёз, он на сеновале дожидается.
Хозяин таверны ухватил гостя за локоть, заглянул в лицо:
— А девчонка?
Венельд замялся:
— Тут такое дело… Я и сам до конца не понял.
— Веди! — нахмурился Гурт.
По дороге к сеновалу Охотник вкратце рассказал о произошедшем. Кулаки у Гурта так и чесались, но срывать злобу на Туре он всё же не стал, внял венельдовым уговорам. От двери сразу шагнул к разложенным на соломе корягам, наклонился, потрогал, покачал головой — дела… Тур молчал, глядел виновато.
Никто из мужчин и не заметил, как отворилась дверь, и влетела Герта — стянутые в узел волосы растрепались, лицо отчаянное, на щеках слëзы. И откуда прознала? Не разобравшись, бросилась на Тура, норовя выцарапать глаза, — Венельд с Гуртом едва оттащили. Дарвел кричал, хлопал крыльями — в пути он успел попривыкнуть к наëмнику и теперь волновался. Гурт отвёл несчастную женщину в сторону, приобнял за плечи, заговорил тихо и убедительно. Та сперва всё оглядывалась на Тура, но как про коряги услышала — затряслась, закричала, бросилась было к ним — Гурт удержал, вновь зашептал что-то. Она будто не слышала, плакала только, потом головой закивала, вытерла слëзы, сняла с пояса мешочек. Внутри зазвенели монеты.
— Вот плата, парень, — Герта шагнула к Венельду, протянула руку. Пальцы её дрожали. Охотник помедлил было, но она потянула его за рукав, вложила мешочек в ладонь. — У меня остановишься — выспаться тебе надо, раны подлечить, — она покосилась на Тура. — И этот тоже. Отмоетесь, в себя придëте, дальше видно будет.
Представив чан с горячей водой, вкусную домашнюю еду и чистую постель, Венельд только и сумел благодарно кивнуть.