Кэлюмет приходит прощаться
Бетти больше не видела Кэлюмета в этот день и встретила его только после обеда следующего дня. Он ничего не говорил, но по его лицу, в которое она тайком всмотрелась, было ясно, что он много думает сейчас, и Бетти сочла это хорошим знаком. Утром третьего дня Кэлюмет оседлал черную лошадь и сказал Бобу,дсоторый очутился рядом, что едет в Лазетту.
Прошло уже часа два после ужина, когда он вернулся. Мэлколм, Дейд и Боб спали. В кухне за столом, покрытым чистой скатертью, сидела Бетти. Она держала ужин Кэлюмету в печке и сейчас, штопая Бобу чулки, думала о своей жизни в последние месяцы и о Кэлюмете.
Услышав, что черная лошадь приближается к дому (Бетти уже научилась узнавать ее поступь), она заволновалась, отложила работу и подошла к окну. При лунном свете ей было видно, как Кэлюмет спрыгнул из седла. Он не повел лошадь на конюшню, а привязал ее к перилам, даже не сняв седло, и Бетти поняла, что случилось что-то необычное.
Она услышала тяжелые, быстрые шаги Кэлюмета, и если у нее еще оставалась слабая надежда, что ничего не произошло, она исчезла, как только он вошел в кухню. Он выглядел утомленным. Его одежду покрывал толстый слой пыли — очевидно, он много ездил. Он тяжело дышал, глаза его выражали чувство глубокого волнения.
Кэлюмет плотно прикрыл дверь и прислонился к ней спиной. С ним произошло что-то настолько серьезное, что он совершенно изменился. Это был не тот Кэлюмет, которого она знала,— жестокий, злобный, властный, насмешливый. Какое-то большое волнение и напряженность заставили его раскрыться. Бетти показалось, что он обрел самого себя... То возрождение, на которое она надеялась, произошло в нем за это время.
Бетти не знала, что три дня в Кэлюмете происходила мощная внутренняя борьба; перемены в характере давались ему медленно и мучительно. Она только почувствовала, что в нем произошла великая перемена. Он стал мягче, добрее, внимательнее к окружающим. И это отразилось на его лице, несмотря на его видимую суровость. Сердце Бетти наполнилось невыразимым счастьем.
— О! — воскликнула она.— Что с вами случилось?
— Ничего,— ответил он с серьезной улыбкой!— Пока ничего, исключая то, что я понял, каким был дураком. Но понял я это слишком поздно.
— Нет,— сказала она, думая, что он говорит о переменах в его характере.— Это никогда не поздно.
— Я понимаю, что вы имеете в виду,— ответил он.— Но тут есть еще кое-что. Я должен бежать отсюда, бежать из страны. Шериф преследует меня.
— За что? — спросила она, задохнувшись.
— За, убийство Ола Шарла.
— Ола Шарла? — воскликнула Бетти, взглянув на него с изумлением.— Но вы сказали, что его убил индеец по имени Телза.
— Так мне сказал Шарл. А Таггарты заявили, что это сделал я. Они присягнули в этом. Я должен бежать. Нельзя бороться с законом в случае, подобном этому.
— Но вы ведь не убивали его!— воскликнула Бетти.— Вы мне так сказали, и я знаю, что вы не лжете. Они не могут доказать, что это сделали вы.
Кэлюмет рассмеялся.
— Только вы одна можете поверить мне. А как я могу доказать, что это сделал не я? Против меня одного двое. Таггарты нашли меня в лесу около Шарла. У меня был нож. Вокруг больше не было никого. Я похоронил Шарла. Таггарты присягнули против меня. Каковы же мои шансы?
Бетти молчала, и он снова рассмеялся.
— Они ловко выставляют меня отсюда. Я даже не предполагал, что у них хватит ума додуматься до такой пакости.
Он отошел от двери и сел за стол, поглядывая то на тарелки, которые она ставила, то на нее.
— Черт возьми! — сказал он больше самому себе, чем ей.— Если бы это случилось три месяца назад, я бы просто посмеялся над этим. Мне бы это показалось только забавным. Это ваша вина,— продолжал он, взглядывая на нее,— я имею в виду, вина не в том, что произошла вся эта чехарда, а в том, что теперь мне это не кажется забавным. Вы заставили меня смотреть на все по-другому.
— Я очень сожалею,— сказала Бетти, сильно побледнев.
— Сожалеете, что я смотрю на все по-другому? — сказал он.
— Нет, нет!
— Тогда сожалеете о том, что случилось? Да, я тоже сожалею. Вы знаете,— продолжал Кэлюмет, и краска залила его лицо,— я понял, когда ехал сюда, что мне совсем не хочется отсюда уезжать. Для меня это теперь единственный дом. И еще я понял, что не могу разрешить себе всего того, что разрешал три дня назад, до разговора с вами. Или, вернее,— поправился он с улыбкой,— до того, как вы поговорили со мной. Есть разница, не правда ли? Дейд правильно сказал, что я был как ложная тревога. Что я слишком много думал о себе и забывал о других. Он был прав. Я действительно никогда не думал о других людях. Но если бы он сказал, что таково и ваше мнение обо мне, я бы высмеял его. Но вскоре я стал замечать, что задумываюсь над некоторыми вещами, на которые раньше не обращал внимания.