— Будет так, как я решу, — жестко сказал он. — Пора бы уже понять. Я, дорогая моя, отнюдь не мальчишка, не какой-то там молокосос, который настолько без ума от своей красавицы жены, что позволяет вертеть собой, как ей заблагорассудится. Так вот, я хочу заняться с тобой любовью. Немедленно.
Глаза девушки гневно сверкнули.
— А я этого не хочу. Я ненавижу тебя, и мне противно все то, что ты делал со мной этой ночью.
— Ой ли? — насмешливо прищурился Мэт. — Так, значит, ты стонала не от наслаждения, а от ненависти? Ну что ж, столь сладострастная ненависть меня вполне устраивает. Можешь говорить все, что угодно, дорогая, тебе меня не обмануть.
Глядя на его красивое загорелое лицо, чуть перекошенное саркастической усмешкой, Лили вдруг с ужасом подумала, что так же, должно быть, выглядит дьявол, когда является к грешнику, дабы забрать его бессмертную душу в ад. И если она сейчас позволит ему снова войти в свое тело, то тоже окажется там — в аду.
— Я мог бы многому научить тебя, — продолжил Мэт, проводя ладонью по внутренней стороне ее бедра. — Такому, о чем ты даже не догадываешься.
В янтарных глазах Лили вспыхнули опасные искорки.
— Очень может быть, — глубокомысленно протянула она. — Мои будущие любовники, без сомнения, оценят результаты твоих уроков.
В нее будто вселился сам черт, нашептывая слова, которые наверняка должны были взбесить Мэта.
Мэт пристально посмотрел на нее.
— Если ты надеешься, что я выйду из себя и покину твою постель, то знай, этот номер не пройдет. А если тебе когда-либо придет в голову наставить мне рога, то, клянусь, расплата будет ужасной. Теперь же, мой маленький бесенок, я просто сгораю от нетерпения дать тебе первый урок.
Пока он говорил, его рука продолжала ползти вверх по ее ноге, и последние слова Мэт уже сопровождал ритмичными движениями пальцев, которые то проникали в ее лоно, то покидали его. Лили почувствовала, как закипает ее кровь, а по телу с нарастающей силой пробегают сладостные судороги, бороться с которыми становилось все труднее.
— Оставь меня, Мэт. Я не хочу этого.
— Твое тело утверждает обратное.
Его пальцы скользнули глубже, затем еще глубже, дразня и разжигая ее проснувшееся желание. Теряя над собой контроль. Лили инстинктивно задвигала бедрами в такт пульсирующим в низу живота вспышкам нарастающего наслаждения. Мэт с трудом подавил довольную улыбку.
Слегка пошевеливая двумя пальцами во влагалище, подушечкой большого пальца он осторожно нащупал головку клитора и ласково, но требовательно нажал. Лили издала всхлипывающий стон, ее голова заметалась на подушке, спина выгнулась, ноги непроизвольно раздвинулись.
— Ты.., ты просто ублюдок! — с трудом выдавила она, впервые в жизни употребив это слово.
— Где-то я уже это слышал, — вздохнул Мэт, и его губы жадно прильнули к соску ее правой груди.
— 0-о-у…
— Ты хотела что-то сказать, дорогая? — с комичной тревогой поинтересовался он. — Выражайся, пожалуйста, яснее.
Впрочем, в этот момент он мог говорить все, что угодно, она все равно уже не слышала его, а если и слышала, то не понимала. По ее лицу пробежала судорога, и Мэт понял, что она на пороге оргазма. Сейчас, охваченная дикой, первобытной страстью, властно пробуждающей ее истинную женскую суть, она казалась такой ослепительно красивой, что у него перехватило дыхание. Он быстро убрал руку, прижался своей гудящей от желания плотью к вратам наслаждения и ринулся вперед. Перед закрытыми глазами Лили взорвались и развернулись стоцветными плюмажами праздничные фейерверки, и, потонув в ее крике, мир рухнул. Мэт продолжал бешено работать бедрами, пока и его не настигла жгучая сладость разрядки. Обессиленный, он с глухим стоном рухнул на постель.
Когда он открыл глаза. Лили смотрела на него с каким-то странным выражением, в котором смешались ненависть и отвращение. Лицо девушки было бледно, глаза враждебно блестели, и все же во всем ее облике проглядывала какая-то растерянность, словно она так и не поняла, что с ней только что произошло. Мэт поднял голову и попробовал улыбнуться, но он выжал из себя лишь маловразумительную гримасу. Никогда еще в жизни он не был так измотан. Слов нет, Кларисса свое дело знала, но ей ни разу не удалось доставить ему столь могучего, пьянящего, опустошающего наслаждения.
Внезапно Лили повернулась к нему спиной. В том, как он распоряжался ее телом, было что-то оскорбительное, унизительное, но больше всего ее возмущало и в то же время поражало то, что Мэт играл на нем, как на музыкальном инструменте, строго чередуя струны и лады, и оно всякий раз отзывалось именно тем звуком, какой он хотел услышать. Ее собственное тело слушалось его, а не свою хозяйку! Этого она не могла ни понять, ни простить. Хоть бы одно ласковое слово! Один простой, честный поцелуй, подаренный просто так, а не с целью возбудить, соблазнить, подчинить своей воле… Неужели он не понимает?
— То, что ты сделал сейчас, было в последний раз, — ее голос звучал глухо и пугающе безразлично, — больше такого не повторится. Когда ты снова пожелаешь вступить в предоставленные тебе брачным контрактом и законом права собственности на мое тело, тебе придется меня изнасиловать.
— Значит ли это, что ты предлагаешь мне искать удовлетворения на стороне? — с трудом скрывая обиду, уточнил он.
Она едва не крикнула ему, что даже знает, какую именно «сторону» он имеет в виду и как она выглядит, но вовремя сдержалась.
— Мужчины вроде тебя редко задумываются над тем, где найти женщину на ночь, но еще реже спрашивают на это разрешения своих жен.
Мэт не понял намека, но общий смысл фразы взбесил его.
— Ты права, — сухо бросил он. — Мне действительно ни к чему вечно возиться с избалованным, капризным ребенком, вытирать ему сопли и учить ходить. Тем более если этот ребенок еще и настолько недогадлив, что пытается играть роль умной женщины перед своим взрослым мужем. Не смотри на меня так, Лили, я все равно не умру от страха. Придет время, и ты поймешь, что я имею в виду.
А теперь я скажу тебе вот что: разрешения мне твоего не надо, и я его у тебя не спрашивал, а просто дал тебе еще один шанс подумать. Ты им не воспользовалась. Что ж, это твое право. Но запомни: в следующий раз ты придешь ко мне сама и будешь умолять, чтобы я дал тебе то, от чего сегодня ты так опрометчиво отказываешься. И я еще посмотрю, простить тебя или нет. Это — уже мое право.