Несколько секунд она и в самом деле верила, что пощечина станет точкой в их разговоре – и ее третей победой, но когда услышала всплеск воды за спиной, поняла, как сильно ошиблась.
Холодок неприятно защекотал сердце: в воде защищаться сложнее.
Удрать от него не получится – только не с ноющей рукой. Мария видела, как Светофор смерил взглядом расстояние от нее до борта – и улыбнулся.
Он не даст ей выбраться.
Шикунец медленно приближался, но его левая щека пылала, и Мария заставила себя ухмыльнутся – только бы не выдать своего страха. И в ту же секунду Светофор набросился на нее всей тяжестью тела. Вода тотчас же сомкнулась над их головами.
Во рту появился горьковатый привкус хлорки, от нахлынувшей паники помутнело в глазах. Мария стала судорожно отбиваться, и на секунду ей удалось вынырнуть, а затем Светофор сцепил ее руки за спиной, и она снова ушла под воду.
Мария билась изо всех сил, пытаясь вырваться из стальных пальцев Светофора, пока перед глазами не поплыли круги – и стало темно.
Глава 25. Ее история
– Да не знаю я, что произошло!.. Ну, значит, упал…
Голос Жени звучал так глухо, что Мария на всякий случай проверила, нет ли в ушах ваты. Еще ей казалось, что горло до боли поцарапали, на веки положили по раскаленной свинцовой плите, а все тело помяли тяжелыми кулачищами. Просто не верится, что для этих ужасных ощущений люди придумали милозвучное, как женское имя, название – ангина.
Не открывая глаз, Мария попыталась сориентироваться в пространстве. Она дома. Лежит в кровати. Женька на кухне, разговаривает по телефону.
Как они здесь оказались?
Мария поморщилась, словно мыслительный процесс доставлял физический дискомфорт.
Разрозненные фрагменты воспоминаний выстраивались, как кадры в фильме, включенном на обратную перемотку: Женька тащит ее домой, какие-то девчонки помогают переодеться в раздевалке; счастливое Женькино лицо: «Все в порядке, Рыжая!»
– …Слушай, Антон, мне что, пожалеть его? – раздраженно раздалось из кухни, а потом значительно мягче прозвучало: – Спит. Передам.
Мария повернулась на бок и накрыла ухо подушкой.
Это все его цыганское предчувствие!..
Или оно спасло ей жизнь?
Только сейчас Мария осознала, что могла умереть. Под закрытыми веками тотчас же начали жечь слезы, и жар мгновенно поглотил тело.
Она могла умереть.
Разве такая мысль приходила ей в голову, когда она говорила Светофору гадости? Или отвешивала пощечину? Или прыгала в бассейн? Даже под водой, теряя остатки воздуха, даже, глядя, как чернеет голубая вода, Мария не допускала мысли о смерти. Жизнь – это святое. Не живешь – значит, не видишь, как зажигается солнце в бездонных осенних глазах. Не чувствуешь сумасшедшего биения сердца, когда зарываешься лицом в огромный букет ромашек. Нет жизни – нет первого снега, маминой улыбки, новых стихов.
Она могла умереть. Такой молодой, не успевшей ничего подарить миру – и ничего получить взамен.
Она могла умереть. Лица близких людей потемнели бы от горя, когда они хоронили ее – в белом, как невесту.
Ощутив внезапный приступ удушья, Мария резко отбросила подушку – и угодила Жене в живот. Он отложил подушку в сторону и присел на край кровати.
– Выглядишь неважно, – в его голосе забота и ирония смешались в пропорции один к одному. – Но повода для слез нет.
Мария и не заметила, что плакала. Она горько всхлипнула, с трудом сдерживая рыдания.
– Я чуть не умерла.
Женя сжал губы, пряча улыбку. Хотелось бы Марии знать, что смешного он нашел в этой фразе!
– Скорее, так можно сказать о том белобрысом типе, который вытащил тебя из бассейна. Вот он на самом деле был напуган до смерти.
Мария приподнялась на локтях.
– Это о нем ты только что разговаривал с Антоном?
Женя кивнул.
– И что с ним? – Мария в нетерпении ждала ответа, хотя еще не успела определить, какой вариант – плохой или очень плохой – ее бы устроил больше.
– Полагаю, сейчас он… в отвратительной физической форме поспешно пакует чемодан.
Тот, кто следит за равновесием добра и зла в мире, очень старательно выполняет свою работу!
Ситуация, действительно, перестала быть траурной. Светофор сам ее утопил, и сам же спас. Значит, ее смерть не входила в его планы.
Он испугался.
Нет, он был в ужасе. Места себе не находил. Уже почувствовал во рту вкус тюремной похлебки. А кто-то еще ему и добавил…