Перед присутствующими появился типичный парламентарий. Самоуверенный, если не сказать нахальный, чиновник, одетый явно не по доходам. О статусе курьера свидетельствовала венчавшая его голову традиционная красная повязка и исключительно злобный настрой. Когда он устремился к Оуэну с Хэйзел, журналисты расступились перед ним. Первым делом чиновник вскинул голову вверх и бросил взгляд свысока, словно давая понять, какую роль в данном спектакле отводится играть героям Восстания. После этого, не взяв на себя труда даже представиться, приступил к заранее заготовленной речи.
— Сэр Дезсталкер и мисс Д'Арк. Вам приказано прибыть на вечернюю сессию Парламента и отчитаться о своей миссии на Виримонде. Я уполномочен сообщить, что Парламент выражает крайнее неудовольствие по поводу того, что ни один из бунтующих Лордов не был доставлен вами живым, не говоря уже о том, что вы позволили отъявленному злодею Валентину Вольфу избежать правосудия. От вас потребуется дать подробные объяснения столь непростительным упущениям в своей работе. Разумеется, о вознаграждении не может быть и речи.
Телекамеры вновь зажужжали, и репортеры навострили уши. Едва они увидели парламентского курьера, как сразу поняли, что скоро грянет буря.
Ради того, чтобы утихомирить присутствующих, Оуэн решил слегка урезонить чиновника.
— Мы положили конец порочной практике на Виримонде, — спокойным тоном произнес он. — Склепа больше не существует. Мертвые отомщены. Мы уничтожили в зародыше самый опасный вражеский оплот Империи. По-моему, неплохо для одного дня работы.
Представитель Парламента самонадеянно фыркнул.
— То, что вы смогли или не смогли сделать помимо предписанных вам инструкций, к делу отношения не имеет. Важно одно: вы не выполнили требований Парламента.
Оуэн с Хэйзел переглянулись.
— Только после тебя, — великодушно произнесла Хэйзел.
— Благодарю, — сказал Оуэн.
Сделав шаг вперед и улыбнувшись заносчивому чиновнику, он нанес ему крепкий удар. Бедняга беспомощно растянулся на взлетно-посадочной площадке и, слегка подергиваясь, остался лежать.
Одарив журналистов широкой улыбкой, Оуэн произнес:
— Учитесь, как надо разговаривать с такими людьми. Если не все усвоили, могу повторить еще раз.
Репортеры в один голос заявили, что прекрасно поняли с первого раза, и, поблагодарив за урок, принялись наперебой расспрашивать Оуэна и Хэйзел обо всех неизвестных подробностях последней миссии. Прежде всего их интересовало, о каком таком Склепе шла речь и почему он стал оплотом врага. А также какие виды имел на него небезызвестный Валентин Вольф. Групповое интервью очень скоро переросло в кулачный бой. Журналисты были столь одержимы стремлением получить у героев дня факты, что ради этого готовы были перегрызть друг другу глотки. Воспользовавшись возникшим замешательством, Оуэн с Хэйзел решили тихо скрыться. Парламентский представитель, казалось, зашевелился, и Хэйзел — исключительно ради того, чтобы не остаться перед ним в долгу — больно пнула его ногой.
— Видишь, а ты думала, что они наконец образумились и принялись носить бронекостюмы, — произнес Оуэн.
— Должно быть, этот парень новенький.
— Если он не усвоит хороших манер, стать стареньким ему не придется. Дай-ка я проверю, не было ли при нем каких-нибудь письменных предписаний.
Оуэн опустился на колени и принялся тщательно обыскивать чиновника, который время от времени издавал стон. Наконец Оуэн нащупал у него несколько запечатанных приказов, на которых значилось имя Дезсталкера.
Хэйзел нахмурилась.
— Вот так штука. Почему на подобных документах никогда не указывают мое имя?
— Они просто тебя побаиваются, — заверил ее Оуэн.
Вскрыв восковые печати, он быстро ознакомился с содержанием бумаги, которая, в угоду моде, была написана обыкновенной ручкой и чернилами.
— Проклятие! Для нас организовали очередной парад. Прямо сейчас, по дороге в Парламент. Терпеть не могу парады.
— Зато люди их обожают, — пожав плечами, ответила Хэйзел, пока Оуэн засовывал приказы в карманы парламентского курьера. — От тебя немногое требуется. Просто улыбайся и помахивай рукой. И при этом старайся выглядеть как истинный герой. Не забывай целовать детишек и дружески гладить их по головке. Только не вздумай выкинуть какую-нибудь глупость.
Оуэн тихо засмеялся.
— Как мне надоела эта чушь собачья! Тебе, я знаю, нравятся всякие публичные почести, а я мечтаю лишь о том, чтобы меня оставили в покое. Терпеть не могу толп народу. Терпеть не могу, когда на меня пялятся. И ненавижу давать автографы. Помнится, последний раз после этого занятия у меня целую неделю болела рука.
— А ты просто расслабься и постарайся получить удовольствие. Мы это заслужили. Так пусть нас боготворят, раз им хочется.
— Ладно, — покорно согласился Оуэн. — Все равно другого выхода у меня нет. Когда эта пытка закончится, мы отчитаемся в Парламенте о проделанной работе. Потом, стоически борясь с искушением расстрелять это скопище придурков, ответим на массу глупых вопросов. И только тогда мы отправимся домой и немного поспим.
— Вот именно, — подхватила Хэйзел. — Кажется, я могла бы не просыпаться целую неделю.
— А знаешь, этот тип прав, — продолжал Оуэн. — Это была не самая удачная наша миссия.
— Брось, как бы там ни было, мы отомстили за твоих людей. Помни это и перестань себя терзать. А сейчас пора идти. Поклонники нас заждались.
Тщательно изучив опыт прошлых парадов, организаторы мероприятия решили предоставить Оуэну и Хэйзел грависани. Теперь герои парили над главной улицей города на достаточном от обезумевшей толпы расстоянии, так что никто не мог достать их руками. Случалось, что увлекшаяся общением с поклонниками Хэйзел чересчур страстно выражала им свое расположение, однако столь благие с ее стороны порывы подчас заканчивались несчастными случаями. Во избежание неприятностей организаторы парада сочли, что будет гораздо безопасней для каждой из сторон, если героев держать подальше от толпы.
Оуэн улыбался и махал рукой, как автомат. Стараясь по возможности отгородиться от шума и гвалта на улице, он изо всех сил пытался сосредоточиться на отчете, с которым ему предстояло выступить перед Парламентом. Ему никогда не нравилась толпа. Когда на него смотрело много народу, он ощущал нервозность и неловкость. Помнится, как-то раз, еще в той жизни, когда он был историком, ему нужно было прочитать доклад перед собранием ученых. Тогда он заперся в туалете и просидел там до тех пор, пока за ним не пришли. Теперь обстоятельства изменились. В его руках была власть и судьбы людей. И все это знали. Он прошел сквозь огонь войны, сражался с полчищами имперских сил и ни разу не испытывал колебаний.