Толстяк опоясался саблей, надел через плечо кожаную сумку, сунул в нее грамоты и ногой распахнул дверь.
О том, что Волчонка схватили жолнеры, сразу же узнал весь город.
Когда его вели к воеводскому дому, вокруг собралась шумная толпа. Горожане подступали к стражникам, кричали грозно:
— Отпустите человека, холопы воеводские!
Николай сам доброхотов отговаривал:
— Я воеводе государевы жалованные грамоты несу! По тем грамотам он всех людей смоленской земли многими милостями жалует! И вольностей Смоленских и старины не рушит!
Николаевы заступники допытывались:
— Где же грамоты?
— У него вот! — Волчонок ткнул в сторону тучного хорунжего.
Сразу же несколько рук протянулись к хорунжему, сорвали с него сумку, быстро расхватали свитки.
Жолнеры, отступив, озирались по-волчьи, но за начальника вступаться не смели.
Николай закричал громко:
— Грамот тех дюжина! Мне-то хоть одну оставьте, чтобы до воеводы отнести!
Книжные люди тут же стали те грамоты громко читать. Толпа затаив дыхание слушала.
Грамоты еще не прочли и до середины, как из воеводского двора — с места в карьер — вылетела сотня немецких рейтар и в мгновенье ока разметала толпу.
Смоляне побежали кто куда. Николая и нескольких бирючей, что грамоты читали, потащили к воеводе на двор.
Пан Сологуб уже вышел на крыльцо Мономахова дома — резиденции королевских наместников в Смоленске.
— Этот, что ли? — безошибочно ткнул воевода пальцем в Николая.
— Этот! — выдохнул толстяк хорунжий.
— Всех — в подвал. А перемета — ото всех отдельно.
И пошел в дом, отчего-то понурившись.
— Берешь кнехта? — спросил Глинский у Шляйница, продолжая шахматную партию, прерванную три дня назад.
Саксонец задумался.
Глинский следил за ним, лукаво улыбаясь, слегка прищурившись, испытывая снисходительное превосходство, которое ощущает старый кот, следя за резвящимся, ничего не подозревающим мышонком.
Шляйниц кнехта не взял. Михаил Львович помрачнел и, рассеянно взглянув на доску, сделал ход, но было заметно, что мысли его витают далеко от сражения, развернувшегося на доске.
Саксонец удивленно поглядел на князя и взял ферзя.
Глинский, словно отгоняя сонную одурь, покрутил головой.
— Я проиграл, Христофор, — произнес он с печальной обреченностью.
— Давай я возьму ход назад, — неуверенно предложил Шляйниц: предложение переиграть ход в их турнирах было не его привилегией.
— Князя Глинского можно победить, но унизить нельзя, — вдруг с неподходящим к случаю пафосом изрек Михаил Львович.
— Еще партию? — спросил Шляйниц.
Вместо ответа Глинский вдруг резко поднялся и рукавом смахнул фигуры с доски.
Возле Мономахова дома потихоньку, с опаской, стали скапливаться люди. Толпу никто не разгонял, и вскоре на площади перед наместничьей избой из-за великого многолюдства негде было яблоку упасть. Стеснившись, люди заволновались, закричали:
— Эй, пан воевода, а пан воевода! Поопасись какого дурна или убивства нашим людям сделать!
Некоторые же, ярясь, требовали:
— Отпусти людей, Сологуб!
— Не Сологуб ты, душегуб! — надсадно верещал юродивый Юраша Фига. — Вот придет православный государь Вася, он с тебя с живого шкуру сдерет!
Через малое время увидели — дивной красоты кони катят к площади позлащенную карету.
— Владыка едет! Владыка! — загомонили смоляне, расступаясь.
Варсонофий, высунув руку из окна, мелко крестил собравшихся, говорил громко:
— Идите по домам, чада мои! Я, ваш богомолец, добром это дело с паном наместником улажу!
Из окна с другой стороны кареты выглядывал боярин Пивов.
Люди кричали радостно:
— Идите, милостивцы, а мы вас тут ждать станем!
— Не надо ждать, — увещевал Варсонофий, — идите с Богом по домам!
Кое-кто, послушав владыку, поплелся домой. Многие же остались.
Ворота распахнулись. Во дворе, ощетинившись пиками, стояли спешенные немецкие рейтары, в кованых нагрудниках, касках, надвинутых на брови. Расступившись, карету пропустили в глубь двора и тут же снова сомкнули строй.
Ворота закрылись. Смоляне понуро стояли на площади, не зная, чего им ждать дальше.
— Ты вели привести вестоношу сюда, пан наместник, — в который уж раз убеждал Сологуба Пивов.
— Окстись, боярин! — не сдавался воевода. — Где видано, чтоб воры по воеводским хоромам хаживали?