Сюда и отправились из Смоленска челобитники — Варсонофий да Михайла Пивов.
Государь был на них гневен: чего град по сю пору не отворили? Оттого лица им своего видеть не велел.
Разговаривали с ними Иван Юрьевич Шигона да дьяк Иван Телешов.
Выслушав городских посланников, шли к Василию Ивановичу и слово в слово передавали все слышанное, а потом возвращались к послам передать все сказанное им государем.
30 июля, когда Варсонофий и Пивов без единого слова встречь приняли всю жалованную грамоту, Василий Иванович отослали город князя Щеню со многими подьячими и писчиками переписывать тяглых, и черных, и служебных людей.
А на следующий день из Смоленска в русский стан повалили бояре, окольничьи, урядники, старосты слобод, купцы, мещане и иные добрые люди и перед князем Шуйским целовали крест на верную службу Василию Ивановичу.
Утром 1 августа 1514 года Василий Иванович подъехал к берегу Днепра, к самому съезду на мост, какой за два Дня и две ночи сладили псковские да вологодские плотники на месте сожженного литовцами, завидевшими приближающиеся русские рати.
С жадным любопытством и великой радостью озирал крепостные стены Смоленска великий князь — будто не третий год, а впервые видел осажденный по его воле город. На той стороне реки у противоположного съезда на мост, перед распахнутыми настежь Фроловскими воротами, молча, почти недвижно застыла темная многотысячная толпа смолян, напряженно глядящих на Василия Ивановича в окружении братьев; на рынд, перегородивших мост; на воевод, сгрудившихся неподалеку от великого князя; на несметные конные и пешие рати, со всех сторон стекавшиеся к Днепру.
Варсонофий в парчовой, шитой золотом ризе кропил в Днепре кресты, зажатый тесным кольцом причта всех смоленских церквей. Наконец владыка взошел на мост. Народ, сорвав шапки, пал на колени, и тут же враз зазвенели благолепно и радостно все смоленские колокола.
Василий Иванович легонько тронул коня и въехал на мост.
Вслед двинулись братья — удельные князья Юрий Дмитровский да Семен Калужский.
Мост, хотя и довольно широкий, более трех коней в ряд пустить был не в состоянии. А между тем и Щеня, и Шуйский, и Глинский, и тихий скромник — Иван Юрьевич Шигона-Поджогин, оттирая верхи друг друга, хотели вступить в город хотя бы во втором ряду, за государем и его братьями.
Василий Иванович недовольно повел оком. Сказал медленно, тихо:
— Князь Михайла, осади назад. Встань в третий ряд меж двумя знаменщиками, что стяги везут. А ты, Иван Юрьевич, ты, князь Данила, да ты, князь Василий, становитесь позади меня.
И поехал вперед.
— Пошто так, государь? — не сдержавшись, громко выкрикнул Глинский. — Пошто?
— Невместно тебе рядом с ними ехать: князь Данила намедни людей считал, князь Василий вчерась смолян ко крестному целованию приводил, Иван Юрьевич — ближний мой человек. Вот и вступят они в Смоленск следом за мною и братьями моими.
Года от Рождества Христова 1514, августа в первый день, на светлый праздник Происхождения Честнаго креста Господня, Василий Иванович, Божьей милостью великий князь Владимирский, Московский, Тверской, Новгородский, Псковский, а от сего дня и Смоленский, и иных многих земель и государств самодержец, въехал в отчину свою и дедину — град Смоленск.
Впереди всех медленно поднимался в гору, к собору Смоленской Божьей Матери, грузный, затканный в золото, Варсонофий. За ним торжественно шествовал многолюдный смоленский клир. Следом за пестрой, сверкающей парчовыми ризами толпой священства медленно ехал на белом коне, простоволос и тих, Василий Иванович. Однако видели многие, что печалится государь. Хоть лик великокняжеский был светел, скрыть печаль он не мог даже ласковой улыбкой, не сходившей с уст, и кротким взором, исполненным дружелюбия, выказывающим смолянам безграничную радость.
И когда мрачнел княжеский взор, как солнце темнеет от набежавшей на него тучки, терялись в догадках смоляне, представляя государевы грезы. Даже подумать боялись, что видятся Василию Ивановичу тени доблестных ратников, павших под стенами их града. Поясняли грусть мыслями о грядущих битвах и смертях.
Но помыслы государевы были далеки и от того и от другого — на то она и война, чтобы кто-то погибал, принося его державе победу и одоление, а вместе с тем и новые города, и новые села, и новые земли, и тысячи тяглых мужиков, а через все это и новые прибытки в казну.