Печаль сковывала сердце от сознания, что хотя и ехали ошую и одесную братья Семен да Юрий, не было в их сердцах радости возвращения державе Смоленска — драгоценного ожерелья царства Русского. Омрачались их души завистью и стародавней, глубоко затаенной злобой, что не кому-то из них, а именно ему, Василию, выпал жребий надеть бармы и Мономахову шапку. Как вошли братья в возраст, дня не проходило, чтоб не лелеяли мечты об измене и мятеже, подрывающем Московское государство. И давно бы сбежали, хоть в Литву, хоть в Крым, не держи при себе заложниками их родичей да не окружи их Василий Иванович своими надежными людьми, для верности повязав поручными записями с московскими боярами и многими именитыми людьми, заложившими за них великие деньги, а то и все свои вотчины. Помнил Василий Иванович и то, как приезжали к братьям из-за рубежа с тайными воровскими речами иноземные послы, обещая помощь и союз против старшего их брата, и как Семен да Юрий на то соглашались.
Потому и держал он их почти все время в Калуге да Дмитрове, не разрешая даже жениться из опаски, что, буде появятся у братьев дети, перейдет московский трон к их племени. Милостив оставался только к самому младшему брату Андрею Старицкому, который к изменам и крамолам причастен не был и завсегда пребывал послушен во всем.
Однако, волею Василия. Ивановича, нес младший брат ныне его государеву службу на Оке, ожидая какого лиха от крымского, царя.
«Пусть поглядят, — подумал Василий Иванович о Семене да Юрии, — на славу мою, авось подожмут хвосты-то».
В виду собора Василий Иванович чуть пришпорил коня и вырвался вперед, мановением руки приказав братьям отстать от него. Братья замешкались, и Василий Иванович недовольно повернул голову, повелевая Семену и Юрию сдержать шаг их иноходцев. И, развернувшись, задержался взглядом на Михаиле Львовиче. Глинский ехал, выпрямившись, этаким закованным в броню истуканом: безразличный взгляд, плотно сжатые губы, тяжелый подбородок, сильнее обычного выпирающий вперед.
За Глинским — по три в рад — плыла несметной тучей конная русская рать.
У крыльца собора царь и князья спешились.
Рынды, молодые, рослые, румяные, в тканных серебром кафтанах, расталкивая толпу локтями и древками бердышей, расчистили для государя проход к дверям храма.
В сутолоке, возникшей на паперти, Глинский подошел к Василию Ивановичу и, тронув царя за локоть, проговорил:
— Нынче я подарил тебе Смоленск, государь. Что же ты подаришь мне за это?
— Ну, если ты мне даришь Смоленск, — ответил Василий Иванович, — то я дарю тебе Великое княжество Литовское. — И, упрямо наклонив голову, быстро шагнул в двери собора.
Глинский вздрогнул, одна рука его упала на рукоять сабли, другой он рванул книзу душивший железный нагрудник и, покачиваясь, пошел с крыльца наперекор всем идущим в храм.
Николай заметил на глазах Глинского слезы, и от этого юноше вдруг стало страшно.
Часть четвертая
Изменник
Эндшпиль, оказавшийся миттельшпилем[53]
О падении Смоленска в лагере польской армии под Минском узнали в тот же день.
Вечером Сигизмунд Казимирович начал диктовать письма европейским владетелям и потентатам. Первое, как всегда, предназначалось старшему брату — Владиславу Венгерскому.
Подперев подбородок кулаками, Сигизмунд, незряче уставившись в одну точку, размеренно диктовал:
— Чтобы ваше королевское величество поняли, где искать причины несчастий, на нас обрушившихся, вы должны знать, что император, несмотря на свои обязательства и родство, которое нас связывает, постепенно возбуждает против нас папу через своих посланцев в Риме и послов союзных ему королей, испанского, английского и датского, тем самым побуждая святого отца вызвать нас на латеранской собор и принудить к передаче прусских земель Ордену. Из этого вашему королевскому величеству станет ясно, какую ненависть испытывает по отношению к нам император. Поэтому просим ваше королевское величество, чтобы вы взвесили, насколько несправедливы все эти упавшие на нас преследования, и уговорили императора изменить свое отношение к нам, отказавшись от враждебных действий. Если он не хочет нам помочь, то пусть, по крайней мере, перестанет вредить. Ныне же не знаем, какими судьбами, не испытав ни штурма, ни кровопролитного сражения, при обилии провианта и всего, что касается средств к жизни, Смоленская крепость отворила ворота и предалась врагу.
53
Эндшпиль — в шахматах заключительная стадия партии; миттельшпиль — середина шахматной партии, чаще всего главный этап борьбы.