Потом, вдруг встрепенувшись, проговорил прерывисто:
— Поедешь со мной… в Колпь… под Волоколамск… Вот только… дождемся… государевых лекарей… Николая да Теофила.
Лекари вскоре прибыли. Повозки для всех были уже готовы — и крытые, на случай дождя, и открытые, для нынешней погоды, теплой и ясной.
Лекарские помощники, княжеские слуги, вскинулись в седла. Глинский и два врача сели в открытую повозку.
Николая усадили на облучок — кучером.
Ворота распахнулись, княжеская тройка рванулась с места и, заливаясь колокольчиками, резво пошла к Волоколамской дороге.
Кони сами мчались вперед, будто угадывая, куда нужно скакать, и словно понимая, что сто тридцать верст пути следует пройти дотемна.
За городским экипажем шли другие трех- и двуконные повозки. Верховые, растянувшись недлинной цепочкой, пылили в конце кавалькады.
Из-за того что Николаю почти не приходилось следить за ходом тройки, он, опустив поводья, внимательно вслушивался в разговоры лекарей между собой. Михаил Львович любил поговорить о врачебном искусстве с людьми, хорошо знающими дело: среди медиков почитал себя их собратом.
— Что же с государем? — спросил самый молодой из целителей — Теофил.
В ответ послышался голос старейшего — Николая из Любека:
— Дней десять назад, когда государь охотился в лесах возле Волоколамска, у него на левом бедре появилась язвочка багрового цвета размером с пшеничное зернышко. С каждым днем язвочка понемногу увеличивалась и болела все сильнее и сильнее. Вчера государь послал гонца в Москву и велел нам ехать к нему.
— Что же это может быть? — Опросил Глинский.
Оба лекаря отвечали неопределенно. Без осмотра, говорили они, сам Эскулап[61] затруднился бы сказать, что с государем случилось.
Ехали быстро, не останавливаясь, и еще засветло добрались до села Колпь. Когда подъехали к избе, где ждал их недужный государь, Глинский распорядился:
— Николай, бери сумку со снадобьями и неси в избу.
Николай, осторожно ступая, прошел через сени в покой. Василий Иванович лежал, утопая в перинах. Николай не заметил ни белизны щек, ни замутненности взора, ни болезненной худобы. Казалось, что великий князь совершенно здоров.
Откинув легкий плат, лекари и Глинский склонились над больным. Затем донеслись их разговоры на латыни, а о чем тарабарили, того ни Николай, ни другие присутствующие в избе люди ни слова не поняли.
Николай Любчанин что-то сказал помощникам, и те, быстро отыскав в коробах лук, муку и мед, начали готовить лекарство. Мед перемешали с мукой, лук расслоили и запекли на жаровне. Затем к болячке приложили печеный лук, а сверху залепили его медовой лепешкой, плотно перевязав чресла чистой беленой холстиной.
Николая поселили вместе с лекарскими помощниками — молодыми мужиками Власием да Пантелеем. Первый служил у Николая Любчанина, второй у Теофила. Власий до всякого знания был охоч, до всего неведомого зело любопытен. Пантелею служба у Теофила была безразлична: так же как и медициной, занимался бы он и любым другим делом. Потому-то и сошелся Николай с Власием. На первых порах порассказали друг другу о себе, потом, как водится, о своих господах. Ох, сколь интересным и занятным оказался хозяин Власия! Оказывается, жил Любчанин в России уже более сорока лет, оттого говорил по-русски столь хорошо и чисто, будто здесь родился. А до того как приехать к нам, был врачом не кого-нибудь — врачевал самого папу римского Иннокентия. В Риме, рассказывал Власий, с его господином познакомился Юрий Дмитриевич Траханиот — хранитель большой государственной печати и казначей великого князя. «Эге, — смекнул Волчонок, — не простой человек забрал немца с собою. Мало того что Траханиот сосватал Василию Ивановичу его первую жену, он и свою дочь сумел выдать замуж за Шигону-Поджогина — тоже не последнего человека в государстве».
Любчанин, по настоящей фамилии — Булев, на первых порах взялся не за врачевание. В год его приезда в Россию там были дела и поважнее лечения.
Булева привезли не в Москву, а в Новгород — к архиепископу Геннадию, ученейшему мужу, который, если бы не выделялся сварливостью, неуступчивостью и строгостью ко всему на свете, давно стал бы митрополитом. Геннадий и поручил немцу дело наиважнейшее — составлять пасхалии на восьмую тысячу лет от сотворения мира.
Булев появился в Новгороде в 1491 году от Рождества Христова. От Рождества вели счет в латинских, католических европейских странах. В России и иных православных государствах, по древней византийской традиции, счет вели «от сотворения мира».