И вдруг Глинский услышал:
— А ты, князь Михаила Львович, чего молчишь?
Глинский поднял голову. Василий Иванович глядел на него, сердито нахмурив брови.
— Чего молчишь, спрашиваю? — повторил он раздраженно.
— Думаю, вот и молчу.
— Может, и нам скажешь, о чем думаешь?
— Повременю, Василий Иванович, не до конца додумал еще.
— Стало быть, так, — ударил по столу великий князь. — В середине ноября — в поход!
Воеводы шумно встали, кланяясь, попятились к дверям.
Юрий Иванович Шигона сидел не шевелясь — оставался с великим князем.
Глинский направился было вместе со всеми, но у самого выхода услышал:
— Останься, Михайла Львович, надобен ты мне.
Воротынский и Ростовский враз помрачнели — не смогли скрыть досады. Щеня вышел, не переменившись в лице, — может, по старости не расслышал, а может, из-за старости же стал презирать всяческую суету, почитая за безделку милость и гнев царя Московского, ибо другой царь ждал царедворца земного вскорости к себе — Небесный..
Михаил Львович безо всякой охоты пошел обратно.
— Садись рядом, — сказал Василий Иванович, и Шигона, поспешно вскочив, уступил свое место Глинскому.
— Хочу совета твоего спросить, князь Михайла Львович, — проговорил Василий Иванович.
Глинский молчал, ожидая.
— Как мыслишь, — продолжал Василий Иванович, — кто Из европейских государей вместе с нами на Сигизмунда встанет?
Глинский вздохнул:
— Нелегкий вопрос, государь. Однако ж скажу тебе, как мыслю. Перво-наперво — император Максимилиан. Он после свадьбы Сигизмунда с Варварой Заполяи только о том и думает, как Богемию, Моравию и Венгрию от Сигизмунда отринуть и к рукам прибрать. Императору покорны и немецкие рыцари в Ливонии и Пруссии. Они суть непримиримые враги Сигизмунда оттого, что отец Сигизмунда, Казимир, отобрал у прусских рыцарей многие их земли и города. Супротив короля пойдут также свея и датские немцы, ибо Польша мешает им торговать в Варяжском море. На юге супротив короля выступит волошский господарь Стефан; не забыл он, как Сигизмунд, еще королевичем, на престол его посягал и земли его пытался повоевать.
Глинский замолк. Иван Юрьевич Шигона, быстро глянув на государя, спросил тихо:
— А как, Михаила Львович, мыслишь все сие купно собрать? С чего начинать советуешь?
— С императора Макса, Иван Юрьевич. Он здесь — персона первого градуса. Ему многие иные потентаты и принципалы подначальны.
— Бают, князь Михайла Львович, что с императором ты знаком? — спросил вдруг Василий Иванович.
— Знаком, государь, — ответил Глинский с некоторой похвальбою. И, не удержавшись, добавил: — И с отцом его, императором Фридерикусом, також был знаком, со многими курфюрстами доныне в дружбе. Да и в иных землях многие короли и герцоги мне приятели.
— А с магистром Прусской земли ты, князь, в дружбе ли? — снова спросил Василий Иванович.
— С предместником его, герцогом Фридерикусом Саксонским, был в большой дружбе, государь. А нынешний магистр — Альбрехт — мне неведом. Однако ж и к тому у меня ход есть. Слуга мой Христофор Шляйниц в дружбе с ближним магистровым человеком Вильгельмом Изенбургом.
— Смотри ты, — засмеялся Василий Иванович, — о ком ни спроси — всяк тебе знаком! У тебя, поди, и на том свете Добрые знакомые есть?
И улыбнулся нехорошо: верхнюю губу чуть приподнял, как будто укусить собирался.
— На том свете у кого их нет, — ответил Глинский печально. — Увы нам. Все есьмы смертны.
— Что про тот свет говорить, — вмешался Шигона, — про этот думать надо, — И добавил решительно: — А что, государь, пусть князь Михайла Львович от себя императору письмо о делах наших с Сигизмундом напишет, а мы поглядим, что из того выйдет.
— Пусть напишет, — согласился Василий Иванович.
И с благодарностью на Шигону поглядел.
— А теперь есть будем, Иван Юрьевич да Михайла Львович, — проговорил радушно великий князь. — Попросту, втроем, поснедаем, без шумства, без многолюдства, а то что-то надоели мне все.
— Слушай, Николай, то дело, какое ныне я тебе препоручаю, на-и-важ-ней-шее! — Михаил Львович стоял перед Волчонком строгий и неулыбчивый, подъяв горе перст указующий. — Отныне станешь ты не просто обо всем выведывать, но паче того — вкупе с иными сотоварищами будешь готовить супротив Сигизмунда мятеж. Чтобы, когда рати московские подойдут к Смоленску, вы, доброхоты мои и слуги, ударили королевским жолнерам в спину и ворота града нам отворили. А чтоб то благополучно сладилось, надобно вам всем из посада и слобод перебраться в град. Ежели станут начальные королевы, люди тому препятствовать, должно вам изъявлять им всяческую покорность и угождение, говорить при этом, что страшен-де вам московит и от него вы и прячетесь в крепость. Когда подступлю я с войсками ко граду и начну Смоленск промышлять, то надобно вам будет ждать моего слова. И по тому слову вершить. Пошлет мне Бог над недругами моими одоление — взысканы будете и мною, и государем.