Кирилл прислонился к стене избы, Николай влез к нему на плечи и на четвереньках заполз под крышу. Огонь уже вовсю гулял по чердаку, плескался меж сваленными в беспорядке жердями, досками, трещал в соломе, лизал веники, повешенные под коньком.
На юношу Пахнуло жаром и чадом, и он бестолково закружился, размахивая багром, сбивая как попало пламя. На помощь к нему протискивался Кирилл. Вдвоем они выбили пару досок и стали с крыши горстями кидать в огонь снег. С двух сторон на избу взбирались мужики с лопатами. Вскоре из-под кровли повалил пар, огонь шипел, свертываясь. Нет-нет да и вспыхивал иногда один-другой сполох, но уже стало ясно, что изба спасена.
С крыши хорошо было видно, как и на других избах мужики закидывали огонь снегом; лишь в немногих местах огонь бесчинствовал, неукротимо буяня и не покоряясь людям. Возле таких пожарищ народу было особенно много. Люди кричали, шумели, растаскивали баграми избы, раскатывая их по бревну, раскидывая по снегу угли, затаптывая в снег дымные головешки.
Внезапно обстрел стал затихать, замолкли одна за другой пушки. И в наступившей тишине слышались фырканье коней, людской говор, стук топоров, скрежет пил — только теперь казались они чересчур громкими.
Мужики, сгрудившись возле избы, переговаривались:
— Чего замолк-то Василий-царь?
— Надо быть, зелья не хватило.
— У его на всех хватит. Бают, два ста пушек стоят под градом.
— Не вздумал ли ко граду приступать?
Мужики враз повернулись к Николаю.
— Я, православные, ни разу ни к одному граду не приступал, — дивясь мужицкой о нем осведомленности, растерянно начал Никола. — Я в поле казаковал. Однако от других слыхивал: как пушки смолкнут — жди приступа.
Мужики, кто испуганно, кто с интересом, снова одновременно поглядели на стену. И по тому, как недвижно и напряженно застыли на стене жолнеры, по их окаменевшим спинам поняли мужики, что русские силы копятся под стеной для приступа.
Вдруг в городе все замолчало. Только трещали догоравшие избы да надсадно — видать, к беде, к чему же еще? — кричали бесчисленные вороны. И в низкое зимнее небо оттуда, из-за стены, полетел предвестником несчастья хриплый вопль трубы.
— Идут! Идут! — закричали друг другу смоляне и, повинуясь какому-то неведомому прежде чувству, лавиной хлынули к стене.
Николай бежал вместе со всеми, любопытствуя что же происходит на той стороне? Твердо решив разобраться в происходящем, он быстро влез на стену под двускатный деревянный навес. У внешнего края стены плотно стояли жолнеры, уложив перед собой пищали, арбалеты и луки.
Николка встал за спинами двух низкорослых воинов, вытянув шею, взглянул на склон горы, на посад, на недалекую реку.
Картина, развернувшаяся перед его глазами, показалась увиденной во сне: все было окрашено и два цвета — белый и черный — и, как во сне, происходило в тишине, хотя тысячи людей и коней двигались перед ним, и конечно же и кони были разной масти, и одежда была многоцветной. Два цвета, белый и черный, бросались в глаза, и других будто бы и не существовало в природе вовсе.
…Белые снега полегли на землю, докуда хватал глаз. Снег укутал поля, засыпал леса, покрыл слободы и посады, припорошил дороги, пал на днепровский лед. Под неярким солнцем снег то отсвечивал старым серебром на ветвях деревьев, то чуть голубел в распадках и по склонам овражков, то сиял лебяжьей белизной на дальних от посада полях.
А там, где прошло войско, снег был грязным и темным; перемешанный с золой и головешками, испачканный конским навозом, затоптанный лаптями и сапогами, изрезанный и вдавленный колесами и полозьями.
И в этом сером месиве увидел Николай черные избы посада, а среди изб тысячи маленьких человечков, снующих, подобно растревоженным муравьям, но все более и более упорядочивавших свое движение, скапливавшихся в нескольких местах большими массами — по тысяче человек, а может, и более того.
Потом Николай услышал, как снова закричала труба, и тысячные толпы русских, нестройно колыхнувшись, медленно потекли ко граду. Миновав последние дома, они вылились на поле перед Смоленским градом, стали спешно перестраиваться в ряды, выпустив вперед посоху с лестницами и большими щитами. Затем перед первыми рядами московской рати появились попы. Все ратники опустились на колени и, сняв шапки, слушали угрюмо и молча. Николка видел, как русские одновременно осенили себя крестным знамением, так же враз поднялись с колен и, надев шапки, колпаки, малахаи, шеломы, тяжко сколыхнулись с места и медленно двинулись ко граду.