Брюно появился у меня случайно, он зашел однажды к нам на один из наших традиционных ужинов на набережной Жеммап. Он заканчивал учебу в Консерватории по классу композиции. Я уж и не помню, кто именно из моих знакомых затащил его в нашу компанию, но с тех пор он стал часто появляться в нашей тусовке. Он был не более разговорчивым, чем я, но, бывало, он взрывался пламенной речью, когда сталкивался с косностью математического племени. К примеру, говорит он о каком-то Ноно. Никто из нас не знал, кто такой Ноно. Он тут же закипал. Мне нравилось смотреть, как он говорит. Он торопился, запинался, его язык скакал, опережая мысли, а уголки рта время от времени растягивались в гримасу ораторских мучений. Он морщился, будто слова, которые выпаливал он, царапали его уста, и мне хотелось провести по ним рукой, чтобы снять боль и облегчить его вербальные страдания. Когда он умолкал, черты его лица тут же разглаживались, и он снова с добродушным и внимательным видом смотрел на нас, особенно на меня, казалось мне, и внутри у меня начинала пениться тихая радость. После одного из таких ужинов, когда все разошлись, мы остались с ним наедине. Я убирала тарелки со стола и не могла справиться с охватившей меня дрожью. Сердечко стучало, готовое выскочить из трепещущей груди. Я сидела на диване и не могла, как ни пыталась, вымолвить ни слова. Сидела и выдавливала из себя глупую улыбку. Он тоже молчал. Затем его руки опустились мне на голову, прошлись по волосам и замерли на щеках. Все прожитые годы отдам ради этого мгновения. Вся моя жизнь без остатка уместилась в его ладонях. Когда он наклонился, чтобы поцеловать меня, я по привычке сжала губы. Но мои рыдания не остановили его. Он уже насквозь видел меня. И остановился лишь под утро, когда я была вся переполнена слезами, потом, кровью и счастьем. На рассвете он ушел, так и не произнеся ни слова. А я не двинулась с места, весь день пролежав без движения в ожидании моего Брюно. И он вернулся, он пришел тем же вечером.