Мы немедленно захлопнули дверь перед моими приятелями, которые привыкли заглядывать ко мне в гости. Он тут же вошел в мою жизнь, заполнив ее до краев, он притащил свой огромный Revox, и мы стали настоящими отшельниками, уединившись от царившей вокруг суеты. Началась наша совместная жизнь с жестким порядком и железной дисциплиной, которая протекала между любовью и работой.
Я была готова бегать за ним, как собачка, круглые сутки. Я не хотела никуда выходить из дома, мне нравилось целыми днями валяться с ним в постели. Я спешила выплеснуть ему свою душу, отдать себя всю до самого донышка. Я опустошила себя до того, что при самом нежном его прикосновении дрожала как пушинка, готовая улететь. И я уже не чувствовала ничего, его ласки широкими кругами любви расходились по всему моему телу, где мои руки, где мои ноги, где вообще я? Иногда видение моих безобразных зубов вдруг резко всплывало передо мной. Но я смело открывала рот, широко, еще шире, я знала, я была уверена, что Брюно с корнем вырвет ту гниль, что скопилась во мне.
Он сам любил вкалывать до седьмого пота и требовал от меня такого же отношения к работе. Он жаждал завоевать музыкальную премию и, как проклятый, сидел над сочинением для классического струнного оркестра, хотя сам больше увлекался электроакустической музыкой. Я часто была вынуждена проводить долгие часы в одиночестве, когда он отправлялся на репетиции O.R.T.F[1]. Хотя официально он не входил в Группу музыкальных исследований, ему всегда разрешали присутствовать на их занятиях. Пользуясь его отлучками, я сачковала и занималась математикой спустя рукава. Он сердился: «Ты должна работать, ты станешь великим математиком». Он ронял в моей душе зерна амбиций, которых я всегда была лишена.
Брюно занялся моим музыкальным воспитанием. До их пор я знала только одного композитора — Шопена, потому что его обожала Натали. Я пичкала себя сонатами, кантатами, концертами и операми. Очень скоро я полюбила Шуберта и могла слушать его часами. Брюно хохотал и говорил, что у меня буржуазные вкусы. Когда я спросила почему, он посерьезнел и стал объяснять, что я стала заложницей культурного привыкания к классической гармонии, что услаждать свои чувства романтическими аккордами — соглашательская покорность души, не менее отвратительная, чем отсутствие политического самосознания, короче, случай у меня был клинический. Он пускался в долгие объяснения, объяснял суть современной музыки, что-то про динамический континуум между звуком и безмолвием и про звуковые микроструктуры. Я слушала его и видела, как вновь на его лице прорезаются складки мучительного отчаяния, которые так поразили меня в нашу первую встречу, и сама приходила в отчаяние, потому что не понимала ни слова в его ученой тарабарщине. Правда, теперь я знала, кто такой Ноно, он был в его глазах величайшим мастером, настоящим божеством, перед которым он преклонялся, очаг его творчества, к пламени которого я никогда не смогу прикоснуться. Мне было невыносимо больно страдать из-за своей бездарности, но то чувство, что рядом со мной живет человек, который обладает недоступной мне тайной, еще сильнее разжигало мою любовь к нему.
Иногда я украдкой наблюдала за ним, когда он часами сидел за своими партитурами. Его сосредоточенность вызывала во мне неподдельное восхищение. Я боялась шевельнуть пальцем, чтобы случайно не потревожить его. Я едва сдерживала себя, потому что желание поднималось во мне при одном лишь мимолетном взгляде на Брюно.
Мое тело дождалось своего часа, наконец-то его стали холить и лелеять. Я покупала себе обтягивающие маечки, чтобы подчеркнуть мою крупную упругую грудь. Я занялась эпиляцией, делала себе маникюр, подкрашивала волосы. Я полюбила крутиться перед зеркалом и оставалась вполне довольной своим телом — я оценила свою красоту. По воскресеньям я отправлялась в Л’Э-ле-Роз навестить бабушку с дедушкой. С каждым посещением их запущенный вид возмущал меня до крайности, приводя в неописуемый ужас. Смерть неотвратимо приближалась к ним, но, впрочем, я не хотела об этом думать. Я только что открыла для себя удовольствие и наслаждение, и это великое открытие почти целиком заслонило от меня остальной мир.
1
Orchestre National de l’Office de Radiodiffusion Télévision Française — Национальный оркестр Французского радио и телевидения.