Красавчик потянулся, широко зевнул и впервые за эти тягучие и пресные, словно жевательная резинка, месяцы почувствовал себя великолепно! Жизнь начинала налаживаться. Потихоньку...
Артур Уинсли-младший, окажись он сейчас на месте Красавчика, наверняка принялся бы раздумывать о предопределенностях и о том, что такое случайность и есть ли ей место в человеческой жизни. Но к счастью, Красавчик Баркер был человеком простым, поэтому предпочел долго не размышлять о причинах невероятного совпадения. Случайно совпало — ну и чудесно! Подфартило — еще лучше! Красавчику и без этого было о чем пораскинуть мозгами. Во-первых, ему теперь требовалось кровь из носу попасть в дом к Тевфик-паше, чтобы навести там аккуратный шмон, во-вторых, Малыш Стиви все еще был черт те знает где (если еще был), а в-третьих, дверь, скрипнув, приотворилась и в комнату просочился улыбающийся Креветка с подносом в руках.
Будучи в душе человеком суеверным, Красавчик опасался черных кошек, трубочистов, лестниц и карликов. Поэтому по доброй воле с Креветкой он бы знать не знался. Однако был он обязан Креветке жизнью дважды. В ночь, когда Баркера подстрелили, именно Креветка отволок его в укрытие и зажимал ладошкой рану до тех пор, пока не заявился англичанин. И это еще куда ни шло. В конце концов, Креветке тогда предлагали хорошие деньги за помощь, а что он сам закочевряжился, мол, джентльмены за помощь денег не берут, то вопрос другой. А вот то, что недомерок вытащил Баркера из лап смерти второй раз — Красавчик запомнил накрепко. Такое не забывают!
Нет. Генри Джи — сам болван, конечно. Знал ведь, что рана дерьмовая, и что вставать на следующий день и переться непонятно куда — считай, самому укладываться в ящик. Но баркеровская фамильная дурь взяла верх над разумом. Чего уж он там себе в горячке навоображал — то, что нужно потормошить цирюльника, или что по свежим следам сможет он отыскать рыженькую, или еще что... Но с кровати сполз, в фаэтон забрался и до самого рынка доехал, ни разу не потеряв сознания. Дальше память отказывалась выдавать цельную картинку, но с удовольствием кусочничала. Баркер помнил, как заглядывал внутрь разгромленной лавчонки — потом провал. Помнил, как дверь цирюльни так и не открылась, хотя барабанил он в нее так, что сбил костяшки. Потом провал. Помнил, как бродил по галереям, капая кровью на мозаичный пол. Помнил, как умирал, прижимаясь спиной к колонне, и как любознательная крыса пристроилась в шаге от него и ждала, когда же он отдаст концы... провал. А дальше появился Креветка. От Креветки пахло серой, масляными красками и карамельками. Лицо у Креветки было почти детским, маленьким и удивительно подвижным, а жиденькая бороденка придавала карлику сходство с козлом. Баркер тогда решил, что прибыл в ад, и сейчас бесы потащат его прямиком в котельную.
В следующий раз Красавчик очнулся уже в постели, в пансионе мадам Кастанидис. Перед глазами маячило белое, большое и лысое. «О! А вот и ангел, — обрадовался Красавчик, а проморгавшись, добавил. — Правда, однорукий, но Ма бы оценила шутку». Тут же из-под локтя «ангела» высунулась озабоченная креветкина физиономия.
— Кто вы? Где я? — ничего оригинального Баркер из себя выдавить не смог, но не надо думать, что кто-то другой в его ситуации догадался бы цитировать вслух, например, Вергилия.
— Я врач. Хирург. Зовут Альпер-бей. Слышишь меня, дорогой? Эй, мистер американец! Жить будешь...
— Эй, мистер американец! — спопугайничал Креветка громким фальцетом. — Жить будешь.
Почти полтора месяца Креветка спал на жесткой кушетке рядом с бредящим Красавчиком. Вскакивал, едва Красавчик начинал стонать и материться, водружал на Красавчика мешочки со льдом или, привставая на цыпочках, подносил к губам больного поильник. Это Креветка, чуть что не так, срывался и несся со всех своих крошечных ножек в Ортакой за доктором Потихоньку, это Креветка таскал из под Красавчика поганые судки... А когда Генри начал приходить в себя, именно Креветка припер бумагу, карандаши, краски и самодельный «постельный» мольберт. И кстати, если бы не Креветка, Красавчик напрочь забыл бы про Рождество. Он давно его уже толком не праздновал — если удавалось в эту ночь попасть к Бет, то ему тоже доставался какой-нибудь подарочек от Санты, но обычно Генри напивался дома, в одиночестве — а чего мешать своей рожей людям, у которых семьи, детишки, елка и рождественский стол. Но Креветка украсил комнату еловыми ветками (где только нашел?), навешал на них сушеных фиников и расставил по подоконнику вонючие свечи. Красавчик ругался, но встать из-за раны не мог, поэтому пришлось ему терпеть и финики, и свечки, и Креветкин фальцет. Лилипут пел что-то заунывное, грустное не то по-румынски, не то по-цыгански, от чего у Красавчика противно щемило под ребрами.