Красавчик протяжно застонал, схватившись за бок. Взгляд его, мутный и печальный, взмыл сперва вверх, к потолочной лепнине, а потом доверчиво уткнулся в багровое от возмущения лицо доктора Потихоньку. Так котята тычутся носами в ладони хозяев.
— Так это, док. Я ж разве знал, что оно у вас так сурово... Так если б я знал... Прости. Слышь, кажется, отбили мне печенку... И дыра кровит.
— Погодите, — попросив взглядом разрешения у хозяина дома, доктор нагнулся над Баркером. Быстро и довольно-таки невежливо прощупал рану, после чего что-то шепнул паше на ухо. Тот нехотя кивнул в ответ.
— Встать можешь? Тогда вставай. Ступай домой потихоньку. И благодари аллаха, что Тевфик-паша — человек просвещенный, современный, как и все наши уважаемые гости, поэтому никто сегодня не зарежет тебя, как собаку. Иди домой. Ты мой пациент, ты в Стамбуле гость — тебя не тронут. Завтра не тронут, послезавтра тоже не тронут. Но если через неделю ты все еще будешь здесь, то случится неприятность, дорогой.
Турки вполголоса переговаривались, недобро поглядывая на Красавчика, но, очевидно, убивать его передумали. Это Красавчика устраивало, хотя потраченных усилий было неимоверно жаль. Теперь вряд ли выйдет так легко проникнуть в дом к генералу, и вряд ли получится сделать это в ближайшие несколько месяцев. А все его дурацкая жалость!
Красавчик собрался было уже убираться вон, не солоно хлебавши, как вдруг в зеркале появилось отражение атласных туфелек лилового цвета. Хозяйка туфелек — маленькая ханым, протиснулась между офицерами и встала прямо перед отцом, отгородив Красавчика от всех худенькой своей спиной. Такой мелодраматичный поворот сюжета оказался как нельзя кстати. Оставалось лишь разбавить эпизод уместной репликой, а лучше — тяжким стоном, что Генри не преминул изобразить.
— Не беспокойтесь, сэр. Я не позволю вам никуда ехать в таком состоянии, — бросила Зехра через плечо Красавчику и повернулась к мужчинам. — Человек ошибся, но ошибся по незнанию — из-за разницы в наших культурах, а вовсе не из-за дурных намерений. Странно, что многие здесь не способны такой простой вещи понять. Эрхан-бей... Я умоляю вас как ваша будущая супруга. Альпер-бей, я прошу вас почтительно как ваша будущая дочь. Отец, я настаиваю... Сегодня — моя помолвка, мой большой день. Будь великодушен, прикажи разместить нашего гостя до утра в гостевой мансарде.
Прислушиваясь к звонкому голоску невесты, исподтишка разглядывая в зеркале безразличную гримасу жениха, встревоженное лицо доктора Потихоньку и полный отеческой нежности взгляд генерала, Баркер совершенно определенно решил как-нибудь при случае поблагодарить аллаха.
Глава пятая. О переменах в мировоззрениях и изменениях в планах
В Стамбуле говорят — «честная ханым и от петуха бежит». Для женщин робость здесь считается достоинством, а решительность и смелость наказуемы. С самого рождения турчанка знает, что однажды она выйдет замуж и главным ее приданым будет непорочность, скромность и послушание. До свадьбы честь турецкой девушки находится под строгим присмотром родных, после свадьбы ответственность за жену и ее поведение в обществе принимает супруг. Впрочем, этого и не нужно — турчанка сама прекрасно знает, как себя блюсти и никогда... никогда не опозорит семью недостойным поступком. В Стамбуле про лучших девушек говорят — «знает, как встать, и как сесть», что означает абсолютную безупречность в поведении.
Правда, нынешние стамбульчанки не так благовоспитанны, как прежде и, ходят слухи, что некоторые запросто открывают лицо в компании незнакомцев. А некоторых турецких воспитанниц галатского католического пансиона на прошлой неделе видели катающимися в трамвае, в мужской его половине. Нахалки громко смеялись, дразнили кондуктора и грызли тыквенные семечки. Кошмар! Если так дальше пойдет, глядишь, скоро они и брюки начнут носить, научатся курить табак, водить авто, как какие-нибудь развратные француженки, а там и университетов захотят! А все потому, что Стамбул нынче не похож сам на себя. Каждый район, каждый квартал, каждый переулок города захватили чужаки. Куда ни плюнь, попадешь в гяурскую рожу. В Харбие русские, на Галате греки, в Бешикташе англичане. Американцы, итальянцы, индусы и даже арапы, черные, белозубые и глазастые. Точь в точь гаремные евнухи. Был великий город Истанбул, да весь вышел! Поменяй ему название на Вавилон — не ошибешься. И какое же счастье, когда твоя дочь среди всей этой грязи и бесстыдства осталась, как и положено девушке, скромной и доброй. Счастье, когда можешь с чистой совестью вложить ее руку в руку ее нареченного, когда уверен, что ни словом, ни жестом, ни мыслью дочь твоя себя не опорочит. У достойных родителей — достойная дочь! Внуков бы вот еще, побыстрее.