Смотри!
Бессонов бесцеремонно схватил Артура за руку и поволок за собой в дальний, плохо освещенный и захламленный угол. Артур даже не успел понять, что происходит... где уж там воспротивиться грубому обращению. К тому же подсознательно майор побаивался сумасшедших, а то, что господин чекист был не в себе, казалось очевидным. Не выпуская руки Артура, Бес нагнулся над кучей хлама, чем-то загромыхал и через секунду вытянул из-под вороха ветоши деревянный тяжелый ящик.
— Смотри! Да чего ты шарахаешься? Они ж не настоящие! Я семь лет положил, подбирая сплав. Карбид вольфрама и кобальт! Лил вручную. Ну как? Один в один, правда ведь? Твердость, теплопроводность, вес, вид... все почти, как у настоящих.
Артур заставил себя еще раз взглянуть на содержимое ящика. Предметы — разные, всякие и даже те, о существовании которых Артур не слышал, были свалены небрежной кучей. Не удержавшись, майор запустил в ящик обе ладони и вытащил целую горсть фигурок. Ощущение было странным. Фигурки действительно выглядели как настоящие, и Артур, с детства приученный к осторожности при обращении с предметами, даже взмок. Если бы это были подлинные предметы, сейчас он бы свалился на пол обессиленный — держать голыми руками одновременно двадцать вещей без последствий не сумел бы никто.
— Это безумие! — Артур еще раз «поглядел» на ящик, но уже через прикрытые веки — ни искорки, ни огонечка. Изделия товарища Бессонова были мертвы и поэтому безопасны.
— Шломо тоже так считает, — заржал Бессонов. — Бес-умие... Хаха! Бес-умие! Но я хочу ими заменить те... настоящие! Все хочу заменить, что найду... Я уже лет двадцать землю носом рою. Один ювелир одесский, Соломон, меня на них навел. Через Соломона я на самого менялу констан­тинопольского вышел. Что ты глазами полощешь? Думаешь, Бес дурак? Да Бес полжизни положил, чтобы разобраться, что к чему. Много знаю, Хранителей знаю кой-каких, хотя толку от них, как с козла молока. Знаю и владельцев. Сам вычислял! Бухарин, Троцкий, Ленин тоже... Это все ферзи. Пешки тоже есть — вот Маяковский Вова, или этот художник... вроде Шагал, или еще этот бумагомарака... Гумилев. Но это разве все? А Бесу нужны все! Тут ты Бесу и сгодишься! Мы так и договаривались со Шломо. Сперва подменим те железяки, про какие я точно знаю. Потом пусть дает мне ищейку и мы с ней вместе двинем дальше искать... Город за городом с тобой объездим, каждую улочку обойдем. Проверим каждое захолустье, каждую дыру. Все, что найдем, заменим. А настоящие предметы берите себе! Хоть в Британию свою, хоть к черту на кулички их везите. Но чтобы ни одной поганой железяки в России не осталось.
Вот, говорят же — бес попутал... Поговорка внезапно обрела новый, совершенно неожиданный смысл. Понять, зачем Евгению Бессонову заменять настоящие предметы подделками, Артур, пожалуй, мог. Ловко проведенная подмена может на какое-то, порой весьма длительное время обмануть владельца и отсрочить поиски. Если же владелец человек влиятельный и мстительный, то подмена — умный ход. Хотя идея эта была не такой уж свежей — во все времена находились умельцы, копирующие предметы с разными целями. Но вот почему Бес так хотел, чтобы предметы ушли из России, Артур Уинсли даже предположить не мог. Что? Жадность? Месть? Глупость? Что толкало Бессонова на этот шаг?
— Вам так насолили большевики, что вы готовы надолго, а может и навсегда, лишить колоссальной, пусть и мистической мощи, свою страну? За что вы так ненавидите русских? Ведь вы же сам русский? Нет? Поймите! Чтобы предметы вернулись в Россию, понадобится не год и даже не десять. Зачем вам это? Ведь вы, я вижу, отлично понимаете, что творите! Или, как и приятель ваш Райли, считаете предметы глупостью и мракобесием? Тогда тем более, зачем вам все это? Зачем? — все еще работающий эликсир истины вынуждал Артура говорить то, что он думает. А думал он, что Евгений Бессонов не просто безумец, но еще и предатель. Человек, которому руки не подашь, а подашь — за всю жизнь не отмоешь.
Точно так считала и Даша. Спрятавшись под козырьком церковной лавки, она презирала Евгения Бессонова изо всех сил. А сил у Даши оставалось минут на пять. Она давно уже посинела от холода (котиковое пальтецо мадам Борщ плохо подходило для того, чтобы сидеть в засаде) и пыталась дыханием отогреть руки. Варежки с вышитой желтым снежинкой остались в кармане овчинного полушубка, в квартире на Сивцевом Вражке. С завистью Даша косилась на побирушку, сидящую на крылечке часовни. Побирушка была так густо укутана тряпьем, что, похоже, вспотела. От ее тела даже пар шел, и это несмотря на то, что старуха сидела, не шевелясь — только прутиком перед собой возила, как будто что-то чиркала на снегу. Возле старухи болтался подросток. Изредка он выбегал на улицу, торчал там минуты две-три, потом возвращался, что-то шептал бабке на ухо и снова срывался с места и бежал прочь. Старуха продолжала скрипеть прутиком по снегу. Даше же приходилось от холода то прыгать на месте, то мерить быстрыми шагами чугунное крылечко лавки, то приседать, хлопая себя по щекам и растирая нос. Глаза у девушки отчаянно слезились, к тому же Медведь ее уже здорово измучил, под горло то и дело подкатывала тошнота, а икры сводило судорогой. Но снять топтыжку нельзя было ни за что. Ведь в машинном зале сейчас говорили не просто о предметах, а о том, что произойдет, если эти предметы из России убрать. Это было важно. С учетом того, что в Дашином валенке прятались четыре, а на шее висел еще один предмет — чрезвычайно важно. Ведь она, Дарья Дмитриевна Чадова, намеревалась поступить точно также, как и Бессонов... Как там сказал майор? «Вы так ненавидите русских?» Даша сцепила зубы. Она всегда сцепляла зубы, когда чувствовала, что не может принять верного решения. Нянюра ее за это журила, пугала всякими глупостями, что, мол, зубы обязательно раскрошатся, и станет Даша беззубой и жалкой. А кто же захочет беззубую девицу в жены-то брать. Даша вспомнила, как нянька замахивалась на нее кулаком — смешная и совсем не страшная, и улыбнулась. Но улыбка почти сразу сменилась сосредоточенностью — тайный агент Шарик «телеграфировал» вещи серьезные и взрослые. А Даша, хоть и была барышней развитой, не гнушалась толстых журналов, умных газет и политических жарких споров с дядей Мишей, все же в делах мужских разбиралась не слишком хорошо. О чем сейчас жалела невероятно.