С полчаса назад Маргарита опять надела Бабочку, позаимствовав лицо и тело у рябого многодетного крестьянина, и сразу же почувствовала в теле предательскую слабость. Бабочка убивала ее... Убивала тщательно, безжалостно... Выбора, однако, у Маргариты не было. Слишком многим здесь она успела досадить, слишком многих предала, слишком многих обманула. Двенадцать лет назад, из-за двойной игры она оказалась на грани провала... Французы, немцы, русские... Она тогда слишком заигралась в шпионаж, не рассчитав собственных сил. Впрочем, это ее даже забавляло! Поэтому, когда англичане в восьмом предложили ей Бабочку, она согласилась с восторгом — игра приобретала новые, неожиданные краски! До самого семнадцатого года Бабочка помогала Марго скрываться от преследования лягушатников и бошей! А в семнадцатом, при помощи Бабочки инсценировав расстрел, она решила, что окончательно избавилась от прошлого. Тогда же Маргарита намеревалась убраться в Латинскую Америку, начать там новую жизнь... Может быть, даже выйти замуж и завести детей... В конце концов, и она имеет право на маленькое глупое счастье где-нибудь в Рио! Господи! Какая вопиющая наивность! Она уже собрала чемоданы и купила билет в первый класс, когда вдруг выяснилось, что новой жизни не будет — Бабочка бесцеремонно отняла у Маргариты будущее! И в этом был виновен лишь один человек — Артур Уинсли-старший! Старик «забыл» сообщить ей, что Бабочка — маленький изысканный кулон — не только театральный реквизит. Впервые в жизни Марго поняла, что такое настоящая большая игра! Впервые в жизни она по-настоящему захотела мести. Впервые в жизни для нее это был не театр, не очередная роль в очередной постановке, но подлинная, выжирающая все ее внутренности ненависть. Вынужденная оставаться в Европе, где каждая полицейская сошка знает Маргариту Зелле в лицо (и по театральным афишам, и по сделанным тайными агентами фото), она не могла уже отказаться от Бабочки. Теперь за то, чтобы выжить... ей приходилось платить собственной жизнью, которой с каждым днем оставалось все меньше и меньше.
Впрочем, (господи! да кому это надо?) Бабочка позволяла ей быть, возможно, самым информированным в мире человеком. Если бы не Бабочка, она бы вряд ли бы проникла в американскую ложу и узнала бы про ищейку. И уж точно не сумела бы пробраться в константинопольскую ставку, чтобы вычислить планы британцев. И ни за что не отыскала бы в Москве Артура Уинсли, который был ее последней надеждой на жизнь.
«Мой маленький нежный убийца», — Марго ласково погладила холодную спинку кулона. У нее все еще оставался шанс, и упускать его она была не намерена.
До самого вечера просидели в углу, пряча лица, едва неподалеку появлялся наряд народной милиции. Даша сумела купить у проходящей мимо жирной спекулянтки кирпичик хлеба, но его тут же вырвали из рук — она даже не заметила кто. Девушка от обиды хотела расплакаться, но ничего у нее не вышло — усталость и голод вымотали ее так, что она даже зубами не стала скрипеть. Села на пол, прислонилась головой к стене и до самого вечера так и сидела в полузабытьи, открывая глаза лишь тогда, когда к ней обращались по имени.
— Даша. Держите. — Артур протянул ей алюминиевую кружку с кипятком. — Еды, увы, достать негде.
— Кушать подождать немножко. Ром рома кушать всегда есть. Тамам? — Креветка цепким взглядом следил за цыганкой, пристающей к прохожим с предложением «бесплатно погадать на удачу». Дела у гадалки шли, честно говоря, неважно — пассажиры и пассажирки отмахивались от ее назойливых приставаний, кое-кто грозился крикнуть милицию, а изможденный щуплый латыш в форме кавалериста толкнул цыганку в плечо кулаком.
— Хэй! Лаше дэс, чавела! — Креветка поманил цыганку пальцем. — Ав орде .
Та нахмурилась, но все же пошла на зов, подобрав юбки, чтоб не запачкаться об изгвазданный пол. Нагнувшись к Креветке, выслушала его внимательно, потом нахмурилась еще больше и покачала головой.
— Нет еды! — бросила по-русски, так чтобы все поняли — ничего им от нее не получить и, взметнув цветастым подолом, поплыла прочь.
— Ме бюшював Гожо! Гожо! Де ла Бэндерь .
Цыганка застыла, как вкопанная. Как будто ее ударило молнией. Охнула. Повернулась, и Даша поразилась насколько изменилось ее лицо. Еще секунду назад суровое, почти злое, оно обмякло и стало вдруг нежным и каким-то (Даша долго подбирала верное слово) ... каким-то блаженным, словно на вокзальном затоптанном и захарканном полу стоял перед ней ангел.
— Гожоооо де ла Бендерь ! — цыганка почти бросилась обратно, присела перед Креветкой и когда тот протянул ей руку для поцелуя, благоговейно коснулась ее губами.