— О?
— Он был верным загонщиком Това Бурки, проложившим путь с самого низа, от простого деревенского мальчишки. Я сейчас — второй глава и надеюсь когда-нибудь стать главой. Оружие моего отца было старым, хотя он тоже должен был иметь его в придачу к своему луку. И все-таки ему не доверяли, как мне, потому что он так и не стал вторым главой. Теперь он уже умер.
Почуяв здесь какой-то намек, Йенси спросил:
— А его пистолет?
— Старый, потрепанный. Он назывался «Кольт» — эти названия нам говорят, но мы их не понимаем. Я его много раз держал в руках. Капсюльный револьвер Кольта, Военно-морская модель 1851 года…
— Ух! — воскликнул Йенси, совершенно очарованный. — А сейчас?
— На нас совершили налет охотники Рова Рангги и забрали его вместе со множеством другой добычи. Они забрали… — и вновь лицо Олана выказало неистовые эмоции при воспоминании, которому он явно не часто позволял всплыть на поверхность. — Они забрали мою обрученную невесту, мою Олзари, и с тех пор я уж больше не женился и не обращал внимания на женщин, разве что для легкого развлечения, ведь для мужчины естественно. Йенси ничего не сказал.
— Теперь мы друзья с охотниками Рова Рангги, по крайней мере, так утверждают. Но мне дела нет до этого союза. Я не люблю их.
— Оно понятно, — мягко заметил Йенси.
Они ехали дальше на запад.
Спустя небольшой период молчания, Олан внезапно сказал:
— Это было давным-давно.
Не в силах более сдерживаться, Йенси спросил:
— А где ты взял свой револьвер, Олан?
— В оружейной Това Бурки, конечно. Откуда же еще?
— Действительно, откуда еще, — пробормотал расстроенный Йенси.
Ему предстояло узнать так много вещей хотя бы для того, чтобы просто выжить в Джундагае, а этот человек, этот Олан должен был служить ему гидом. Не будь при нем сейчас доброго товарища, ситуация оказалась бы настолько мрачней, что Йенси не имел бы в ней особых шансов. Несмотря на солнце, воздух и отличное физическое состояние, на душе у него было мрачно. Им встречалось много других путешественников, которые их приветствовали несколькими различными способами. Раз они миновали длинную вереницу неуклюжих шестиногих вьючных животных, шлепающих по пыльной дороге мягкими подушечками лап. Проходя мимо них, куорны рычали и дышали несколько тяжелее обычного.
— Ванки, — ответил Олан на вопрос Йенси. — Неудивительно, что ты их не знаешь — они появились на наших рынках недавно и никто не знает места их происхождения.
— Они тащат немалый груз.
К следующему вечеру они достигли постоялого двора, расположившегося среди высоких деревьев и, усталые, расположились там на ужин и отдых. В полусне Йенси заметил, что Олан встал и вышел из комнаты. Вспомнив подававшую им на стол пухленькую девушку в короткой красной юбке с оборками, он улыбнулся и вновь откинулся на подушки. Его очередь еще настанет.
Следующее, что он осознал — это что его схватили безжалостные твердые руки, ударили по голове и небрежно вытолкнули в окно, в черную тьму под звездами.
Глава 8
Йенси был поражен, что к нему вообще вернулось сознание. Последней отчаянной мыслью перед тем, как он полетел вниз головой навстречу забвению было, что вот и пришел конец его пути. Теперь, ранним утром, он бултыхался в завязанном мешке, висящем на боку мерно бегущей ванки и ему казалось, будто при каждом увесистом ударе о землю одной из шести лап в голове у него открывается и захлопывается дверца, а вкус во рту напоминал пепел вчерашней сигары. Йенси застонал. Никто не обратил ни малейшего внимания.
Некоторое время спустя он апатично осмотрелся вокруг. Караван ванок шел рысью по пыльной дороге, по сторонам которой раскинулись поля и рощи. Сияло солнце, это издевательски дружелюбное солнце Джундагая. На боках у ванок болтались другие мешки, в которых сидели другие пленники, мужчины и женщины, и Йенси тотчас же догадался, что с ним случилось в этом чужом и враждебном измерении.
— Ну, — сказал он сам себе, и какой-то клочок прежнего Ки Йенси вяло закопошился в нем, пытаясь выйти на свет. — Надо будет продать себя подороже, только и всего. В полдень пленников развязали и, под строгой охраной людей с жесткими лицами, увешанных разнообразным оружием, позволили им поразмять затекшие мускулы, дали понемногу плохой пищи и воды и предоставили справить нужду. Затем всех вновь повязали и подвесили на бока терпеливых ванок. Когда, наконец, скорбная процессия вступила на мощеные улицы городка, проехав сквозь мрачные ворота с толстыми створками и бдительными часовыми, вооруженными алебардами наизготовку, Йенси, несмотря на свое положение и все его неудобства, уже почти задремал. Он дал провезти себя по тенистым улицам, отсутствующе подмечая безразличные лица, созерцающие караван, дал себя развязать и столкнуть вниз по каменным ступеням, и таким образом оказался в камере с дурно пахнущей соломой, где он растянулся во всю длину и заснул.
Проснулся он от того, что громкий голос кричал:
— Я вам покажу, свора недоделанных паршивцев! Вы не смеете так со мной поступать!
Опыт Ки Йенси, набранный за время скитаний по измерениям, слишком ясно подсказывал, что не только смеют, но и непременно поступят, да чего там — уже поступили. Поэтому он перекатился на спину, сел, сглотнул, скорчил рожу и закричал:
— Умолкни, приятель, я спать хочу.
В камере было полутемно, только в одном углу вызывающе яркий солнечный свет лился сквозь высоко расположенное зарешеченное окно. Пыль, грязная солома, несколько разбросанных по полу коричнево-черных костей и позеленевшая хлебная корка составляли всю обстановку.
Высокий жалобный голос смолк. Потом, с очень большой осторожностью, произнес:
— Кто ты? Я тебя понимаю. А ты меня понимаешь?
— Конечно, конечно, — ответил Йенси. — Я побит…
— А меня пока не били. Но как… я хочу сказать, все эти типы треплются на каком-то жаргоне, в который я не врубаюсь.
Йенси вспомнил про обруч-переводчик. Тот плотно охватывал его голову, зарылся в волосах и, похоже, никакие побои его не повредили. Мысль об этом странным образом утешила Йенси. Значит, у него есть одно преимущество. Он должен им как следует воспользоваться.
— Как видно, я где-то подцепил знание твоего языка, — ответил он незнакомцу.
— Ну? — человек в соседней камере, должно быть, прижался к решетке, потому что Йенси слышал лязг каждый раз, когда тот двигался. — Как это может быть? Место, откуда я родом, очень далеко отсюда.
— Мое тоже, — кратко ответил Йенси и положил руки на переводчик. Когда человек вновь заговорил, он приподнял обруч.
— Я просто интересуюсь, — сказал этот человек. — Мне все это прямо… Может, ты знаешь, где находится Олд-Кентроуд?
Слова оставались совершенно понятны Йенси даже после того, как он снял обруч переводчика. Впрочем, он тут же снова его надел, не желая расстаться с ним по какой-либо случайности.
— Знаю. Только что теперь в этом проку? Что это за место? Куда нас везут? И что происходит?
— Придержи лошадок, кореш! Если б я все это знал — я бы вмиг… стоп! Снова сюда идут эти козлы. Звон подбитых сталью подошв по камню заставил Йенси подняться. Он скатился с соломы и приник к решетке. Немного спустя соседняя решетка загремела, послышался звук возни, посыпались сочные проклятья и наконец последний удар возвестил о появлении его нового знакомого — подвешенным вверх ногами, словно туша, за лодыжки и запястья. Его волосы подметали каменный пол. Стражники, мрачные, безразличные люди в мешковатых коричневых одеяниях, схваченных у талии широкими поясами, с которых свисали длинные ножи, дубины и топоры с короткими рукоятками, тащили пленника с таким видом, будто он и впрямь был всего лишь куском говядины. Это был молодой шатен среднего роста, с довольно длинной прической и резкими, но в целом приятными чертами. И был он голым, как перст, а коричневые заросли у него на груди — мокрыми. Один глаз у него был подбит. Так, в бессознательном состоянии, его и уволокли.