Женщины вкопали глубоко в землю две толстые жерди и сверху прикрепили к ним горизонтально лежащий брус, к противоположным сторонам которого сейчас были привязаны руки висящего человека. Ноги его, широко раздвинутые, были привязаны к нижним концам жердей. Совершенно голый, он висел примерно в футе от земли.
Позади этого экспозиционного каркаса виднелся следующий, между перекладинами которого обреченно поникла еще одна выставленная на продажу жертва. По голове второго несчастного также проходила свежевыбритая полоса.
— На этом же обменном пункте продали и меня, — признался Римм.
Шира, предводительница этой банды женщин-пантер, опустилась на горячий песок.
— Давайте перейдем к делу, — предложила она.
Она устроилась по-мужски, скрестив перед собой ноги. Позади нее полукругом расположились соплеменницы.
Крепко сбитая черноволосая Шира носила на груди бусы из нанизанных на золотую цепь клыков и когтей. На запястьях ее тускло поблескивали широкие браслеты. Левую лодыжку опоясывал ножной браслет из мелких ракушек. Сбоку на поясе висел чехол от ножа. Сам нож она постоянно вертела в руках или поигрывала им, втыкая в песок.
— Налей вина, — сказал Римм Каре.
Мы с ним сидели напротив соплеменниц Ширы.
Кара подносила вино, прислуживая женщинам-пантерам так же, как до этого разбойникам-мужчинам. Женщины при этом уделяли ей внимания еще меньше. Рабыня остается рабыней и в северных лесах. Интересно, что женщины не выказывали по отношению к своей попавшей в неволю сестре ни малейшего сочувствия. Наоборот, старались еще больше подчеркнуть пропасть, отделяющую их самих от этого бесправного, бессловесного животного, каким, надо признать, в любой момент могла стать каждая из них.
Меня нисколько не прельщала перспектива приобретения плененных мужчин, но я был очень заинтересован в получении любой информации от выставляющих их на продажу разбойниц. Однако сами эти женщины, к моему глубокому сожалению, были свободными. А ведь они могут знать то, что мне нужно.
— Вина, рабыня, — потребовала Шира.
— Да, госпожа, — пробормотала Кара, наполняя ее кубок.
Шира проводила девушку полным презрения взглядом.
Надменность и высокомерие развиты в женщинах-пантерах особенно сильно. В северных лесах они предоставлены самим себе и живут, промышляя охотой, разбоем и добычей пленников, выставляемых впоследствии на продажу. Едва ли что-то способно вызвать их уважение, за исключением, пожалуй, лишь себя самих да животных, на которых они охотятся, — рыжевато-коричневых лесных пантер и хищных, быстрых как молния ел и нов.
Я еще способен был понять, почему эти женщины ненавидят мужчин. Но почему они выказывают непримиримую враждебность ко всем остальным женщинам, оставалось для меня полнейшей загадкой. Можно, конечно, предположить, что мужчины, которые ведут на них охоту или за которыми охотятся они сами, вызывают у разбойниц хоть какое-то уважение как непримиримые противники, как враги, с которыми они борются и которых, случается, даже побеждают, в то время как все остальные женщины, свободные или рабыни, представляются им существами ничтожными, не способными за себя постоять. Вероятно даже, что наибольшую ненависть и презрение пантер вызывают именно красивые рабыни, такие, например, как Кара. И все же ненависть их к себе подобным мне не совсем понятна. Ясно лишь, что порождена она комплексами, лежащими в потаенных глубинах их сердец, основанными на неосознаваемой ненависти к самим себе, к своей женской природе. В глубине души женщины-пантеры хотели бы быть мужчинами, и это накладывает отпечаток на все психологические ориентиры и установки, чем бы они сами их ни объясняли. Подобная переориентация организма привносит в психику индивидуума глубочайшую ущербность, чем бы он сам ни объяснял эти несвойственные его природе устремления. Эти существа не способны насладиться тем, что подарила им природа, они не умеют быть женщинами, и последствия этого ужасны. Мне кажется, пантеры даже себе боятся признаться в своей женственности, боятся потерять тот облик — совершенно для них не естественный, — в который они прячутся, как в раковину. Боятся оказаться в руках по-настоящему сильного, любящего их мужчины, перед которым этот искусственный облик, искусственно выращенная оболочка рассыпается в прах. Говорят, женщины-пантеры становятся удивительными, непревзойденными рабынями. По правде сказать, я этого не понимаю.
Шира остановила на мне тяжелый взгляд черных глаз.
— Что мне будет предложено за этих двух рабов?
— Вообще-то я ожидал, что здесь, на обменном пункте, меня встретит Вьерна, разбойница, — сказал я, переводя разговор на более интересную для меня тему. — Разве я ошибся и она не выставляет на продажу свои трофеи?
— Мы с Вьерной враждуем, — ответила Шира.
Она по-прежнему сидела по-мужски, скрестив перед собой ноги и втыкая в песок охотничий нож.
— Вот как? — удивился я.
— Здесь многие выставляют на продажу своих пленников, — сказала Шира. — Сегодня торгует не Вьерна. Сегодня торгует Шира. Сколько мне будет предложено?
— Я надеялся встретить здесь Вьерну, — продолжал я тянуть одеяло в свою сторону.
— Торговать с Вьерной, как мы слышали, гораздо выгоднее, — включился в разговор Римм. — И товар у нее лучше.
Я усмехнулся. Мне припомнилось, что он был захвачен и выставлен на продажу именно бандой Вьерны. Хотя и разбойник, Римм безусловно оказался неплохим вложением средств.
— Каждая из нас выставляет на продажу то, что ей удается поймать, — ответила Шира. — Иногда удача на стороне Вьерны, иногда — на стороне Ширы. Сейчас моя очередь продавать свои трофеи. — Она настойчиво посмотрела на меня. — Сколько мне будет предложено за этих двух рабов?
Я окинул взглядом несчастных, которых мне так упорно пытались навязать. Вид у обоих был — не позавидуешь: оба изможденные, вконец измученные непосильным трудом и, несомненно, тычками этих дикарок.
С точки зрения полезности подобное приобретение не имело для меня ни малейшей ценности; вовсе не для этого мы прибыли на обменный пункт женщин-пантер. Но и оставить несчастных на произвол дикарок я не мог. Значит, следовало поторговаться.
Шира пристально посмотрела на Римма и усмехнулась, делая вид, будто хочет уколоть его ножом.
— Ты уже, как видно, побывал в руках женщин-пантер, — заметила она.
— В этом нет ничего невероятного, — согласился Римм.
Шина и ее соплеменницы переглянулись и дружно рассмеялись.
— Ты интересный парень, — сказала она. — Твое счастье, что мы находимся в торговой зоне, иначе я очень постаралась бы поймать тебя. — Она снова рассмеялась. — Хотелось бы посмотреть, что ты собой представляешь.
После взгляда, которым наградил ее Римм, любая другая женщина пошла бы и повесилась.
— Какая вообще польза от мужчин? — хриплым голосом поинтересовалась сидевшая слева от нее девушка.
— Из них получаются хорошие рабы, — не сводя с Римма глаз, ответила Шира.
— Рабыни из женщин-пантер получаются ничуть не хуже, — комплиментом на комплимент ответил Римм.
Шира позеленела от злости. Брошенный в очередной раз нож ушел в песок по самую рукоятку.
— Женщины-пантеры, — процедила она сквозь зубы, — никогда не становятся рабынями.
Момент показался мне не совсем подходящим, чтобы переубеждать ее и демонстрировать находящихся на борту «Терсефоры» двух закованных в цепи, с рабскими капюшонами на головах девушек-пантер. Я специально держал их на нижней палубе и в плотно облегающих лицо кожаных капюшонах, чтобы они не могли слышать происходящего на берегу и не вздумали провоцировать погоню, подав сигнал своим товаркам. Собственно говоря, мне они тоже были не нужны. После того как я узнаю от них все, что меня интересует, я продам их в Лидиусе.
— Ты говорила, что вы с Вьерной враждуете, — напомнил я.
— Да, мы враги, — подтвердила Шира.