Я была права! Меня преследовали. Во рту пересохло, дыхание стало быстрым, сердце колотилось еще сильнее, и я ощущала, как паника поднималась во мне.
Я быстро бросилась в узкую брешь меж двух прилавков и села на корточки. Из-за бело-голубой скатерти я следила за толпой и ждала.
Через пару секунд парень в кепке пронесся мимо, явно встревоженный. Он не заметил меня, пошел дальше по дороге. Я вскоре потеряла его кепку в толпе. Выдохнув с облегчением, я решила выждать еще минуту, а потом вернуться тем путем, которым пришла, и отправиться домой по другому маршруту.
Пока я была в тени прилавка, я ощутила, как за локоть потянули, и чуть не выскочила из кожи. Я обернулась и увидела бородатого старика в шляпе и старой куртке. От него воняло сигаретами, костлявые пальцы постоянно чесали покрасневшую шею.
— Есть монетки, милая? — сказал он с сильным акцентом с юга Лондона.
Я не ответила, потрясенно глядя на него, и он уточнил:
— На чашечку чая, — и улыбнулся, явно пытаясь очаровать, но у него были не все зубы, десна были красными, и улыбку портили пятна табака.
Я взяла себя в руки, поспешила поискать монеты в кармане. Я хотела избавиться от него, чтобы он не привлекал ко мне внимания. Я бросила монеты на его ладонь, и он сжал мою руку в благодарность и подмигнул.
— Ах, спасибо, милая…
Его лицо вытянулось, и глаза потеряли фокус. Его ладони задрожали, и я подумала, что у него начался припадок. Но его взгляд потемнел, вдруг стал пристальным, и костлявые пальцы сжали мое запястье, как когти.
— C’est elle! C’est elle! — закричал он высоким хриплым голосом, поднял мою руку, чтобы ее видели все. — Elle doit être tuée, au nom de la Révolution! Liberté, égalité, fraternité! Vive la Nation! Vive la République! A la guillotine! A la guillotine!
Он не унимался, и люди стали пялиться на нас. Он махал моей рукой, громко лепеча на французском. Все больше людей поворачивалось к нам. Если это продолжится, меня обнаружит мой преследователь.
Я вырвалась из хватки мужчины, побежала по рынку. В спешке я сбила ящик яблок, и они покатились по земле. Я споткнулась, вернула равновесие и побежала дальше, пока торговец кричал мне вслед.
А старик все вопил, подняв кулак в воздух:
— A la guillotine! A la guillotine!
5
— Все в порядке в школе? — спросила мама, пока я гоняла еду по тарелке. Она сидела за столом напротив меня, потягивала воду из стакана, ее бледно-голубые глаза смотрели на меня, по-скандинавски светлые волосы были собраны в пучок.
— Да… в порядке, — пробормотала я, затерявшись в мыслях. Странный старик на рынке напугал меня даже сильнее парня в кепке. То, как он… изменился. Не только поведение, но и голос. Он звучал как другой человек. И вел себя иначе. И его французский казался безупречным. Конечно, он мог быть французом или когда-то жить во Франции. По внешности судить нельзя было, но его акцент был из южного Лондона. Какой бы ни была ситуация, бедняга точно страдал от проблем с ментальным здоровьем, раз так менял личности… или он был хорошим актером!
— Ты была ужасно тихой после встречи с Мэй в субботу, — сказала мама, не унимаясь. Она опустила стакан и коснулась моей ладони. — Вы же не поссорились?
— Нет, все хорошо, — ответила я, но все еще не могла смотреть ей в глаза. Я не хотела, чтобы она видела, как я была расстроена и потрясена. Мои родители были хорошими, но я не была готова рассказать им о случившемся. Они только станут нервничать и задавать вопросы, на которые у меня не было ответов. Если честно, я не знала, что делать. Я была растеряна и напугана — настолько, что стала сомневаться в том, что видела. Теперь я не знала, преследовал ли меня парень в кепке. А старик… может, это у меня была паническая атака? После нападения банды — немудрено. Но это не объясняло странности с нефритовым ножом… Я начинала задумываться, что сходила с ума.
— Тебя кто-то обижает? — спросил папа, всегда говорящий по делу. Его ноздри раздувались, он нахмурился с тревогой, морщины появились на коричневом лбу. Он вонзил вилку в кусочек курицы и ждал моего ответа.
Я покачала головой и подвинула горошину к краю тарелки.
— Проблемы с парнем?
— Нет, пап! — воскликнула я, вилка застучала по тарелке. Он подразумевал романтику, но фраза уж очень была близка к правде. Я отодвинула тарелку без аппетита. — Можно мне пойти?
Мама раскрыла рот.
— Но, милая, ты почти ничего не съела! — она прижала ладонь к моему лбу и спросила. — Может, ты заболела?