Мордатый фельдфебель, немного говоривший по-русски, записал их имена и фамилии и спросил: «Есть евреи, коммунисты?» Матвей честно сказал, что он комсомолец, – глупо скрывать, если значок на груди, но немец лишь отмахнулся – это не то, за что сразу расстреливают….
Зато с большим уважение посмотрел на медаль (ее почему-то не отобрали). Потрогал, спросил, за что, Матвей честно ответил: «За войну в Финляндии». Фельдфебель с трудом, по слогам прочитал – «За отвагу», удовлетворенно кивнул: «Карош зольдат!» Посмотрел на «кубики» Матвея (не успел спороть) и ухмыльнулся: «Гут, герр официр!» На этом разговор закончился.
Вечером у немцев началась пьянка – литовец выставил «дорогим освободителям» бутыль самогона. Громкие крики из дома то и дело прерывались игрой на губной гармошке и песнями: «Дочланд, Дочланд юбер аллес…» Наконец, глубокой ночью гитлеровцы успокоились, легли спать. У сарая остался лишь один часовой, да и тот часто клевал носом. «Пора, – решил Прохоров, – самое время делать ноги». Поговорил с товарищами, те его поддержали.
Матвей днем осмотрел сарай и заметил, что тот стоит без фундамента, прямо на земле. Значит, можно подкопать. Так и сделали: нашли обломок железки и, работая по очереди, вырыли под стеной лаз. И по одному, осторожно, протиснулись через него.
Хотели сразу рвануть в лес, но Прохоров остановил их: глупо уходить так – без оружия, вещей и документов. Гитлеровцы пьяные, самое время к ним наведаться. В доме всего пять человек, считая фельдфебеля (большая часть взвода уже ушла дальше), и, если пробраться потихоньку…
Но сначала надо разобраться с часовым. Матвей осторожно подобрался к немцу (тот мирно дремал у сарая) и с силой ударил железкой по голове. Солдат повалился, даже не вскрикнув. Матвей подобрал его винтовку – теперь можно и навестить тех, кто в доме.
На всякий случай (вдруг кто выйдет?) натянул поверх своей гимнастерки немецкий китель, надел пилотку – в темноте сойдет. И пошел к дому, остальные – за ним. Осторожно поднялись на крыльцо, подождали, пока глаза не привыкнут к темноте, осмотрелись. Литовец и семья (жена, трое худосочных детей) спят в амбаре – немцы их выгнали. Фельдфебель, как старший, занял горницу, остальные разместились в большой комнате. Кто-то спал на лавке, кто-то – прямо на полу, а один – даже за столом, уронив голову на руки. Да, неплохо вчера погуляли…
По-тихому, на носочках, переступая через спящих, пробрались в горницу. Половицы предательски скрипели, но солдаты настолько были пьяны, что никто даже глаза не открыл. Фельдфебель, развалившись, дрых на хозяйской кровати, громко, с присвистом храпел… Взяли свои вещи, а также немецкие винтовки, сумки с патронами (надо же вооружиться!), вышли во двор. Можно было, в принципе, уходить…
Но Матвей шепнул сержанту Филипчуку:
– Что, Иван, так и уйдем, не поблагодарив хозяев за радушие, за сердечное гостеприимство?
Тот кивнул:
– Нет, надо бы отблагодарить…
Вернулись, Матвей взял в комнате подсумок с грантами и еще керосиновую лампу. Ремчуков и Павлов притащили сена: хотя и старое, прошлогоднее, но гореть будет хорошо. Обложили крыльцо и стены, полили керосином, приготовились…
Матвей расставил бойцов у окон, сам взял немецкие гранаты – умел с ними обращаться, в Зимнюю кампанию освоил. Такие же были и у белофиннов, по сути, это одна конструкция: металлический цилиндр со взрывчаткой, внутри – терка-запал. Выдерни шнур из длинной деревянной ручки – и бросай спокойно, задержка – целых пять секунд…
Одну за другой кинул две гранаты в комнату, где спали гитлеровцы, затем выскочил на крыльцо, махнул бойцам – поджигайте! Они запалили сено… Внутри дома грохнуло, из окон посыпались стекла, раздались чьи-то выкрики. На крыльцо, пошатываясь и держась за голову (видимо, оглушило), вышел полуодетый фельдфебель. Матвей вскинул винтовку, выстрелил в упор. С такого расстояния не промахнешься! Фельдфебель скатился по ступенькам вниз…
Остальные солдаты попытались выбраться через окна, но их быстро положили из винтовок. Никому уйти не удалось – во-первых, пьяные, а во-вторых, ничего не соображали после взрывов. А пламя уже лизало стены дома, перебиралось на крышу. Горело хорошо, ярко…
Из амбара выскочил хозяин-литовец, стал в отчаянье бегать вокруг дома и что-то кричать. Иван Филипчук схватил его за шкирку и со всей силы врезал по лицу – за предательство. Литовец тонко, пронзительно взвизгнул и драпанул в темноту…