Она не успела осознать, что у её колен находится господин Риддл, как он в тот же миг погрузил в неё ещё один палец, и Гермиона протяжно простонала, превратив возглас в хныканье. Её телу было до безобразия желанно всё то, что с ним делали, но разум пытался заковать его в клетку, проявить отвращение, подавить разрывающие внутренности импульсы и продолжить дальше бороться за свою жизнь. Тело предало её, интуитивно отзываясь всем с ума сводящим ласкам, сгорая в своём жаре и напитывая им тяжёлый воздух, который вдыхали вампиры, загорались глазами и умопомрачались от его тепла.
Они беспорядочно сминали ей платье, обнажали тело, изучали намокшую от сладких пыток кожу и вводили жертву в мучительный экстаз, противоречивость которого испепеляла нервы и выводила Гермиону на грань сумасшествия и умопомрачения, заставляя её биться в судорогах, больно жалящих нутро, и скулить от спектра открывшихся ощущений, что невозможно было выносить.
Господин Риддл задрал юбку ещё выше и губами прикоснулся к животу, жадно захватывая участки и собирая с них влагу, из-за чего Гермиона напряглась и невольно стала сжимать ноги, стремясь сдвинуть их вместе, но тот тут же поднял и подогнул ей колени, и теперь они стали сжимать бока господина Риддла, который подобрался губами к её боку и нежно прикусил его. Та протяжно всхлипнула и не в силах терпеть истому от сладострастного касания, начала ворочаться и отползать выше, до боли сжимая кулаки, пока голова не свисла за кроватью вниз, но господин Риддл на несколько мгновений отпрянул от неё, разжал ей ноги, обхватывающие его, схватил за бедра и потянул назад, затем снова принялся изучать тело, пропадая в ласкающих слух истеричных стонах, в которых забилась Гермиона, осознавшая, что дурманящей пытке не будет конца.
Только сейчас она поняла, что господин Долохов уже перестал держать её запястья, и попыталась поднять руки, но они были настолько отяжелевшими, что только смогли шелохнуться, а кулаки сжаться ещё сильнее, разбавляя маленькой порцией боли от впившихся в кожу ногтей нескончаемую истому.
Захваты господина Эйвери, имитирующие укусы на груди, прекратились, и он скользнул обратно к плечу, а после грациозно взял в ладонь непослушную руку Гермионы, выпрямляясь, притянул её к себе и дыханием выжег дорожку к запястью, губами захватывая тонкую кожу, за которой трепетали нити артерий со струящейся кровью. Другой рукой он принялся разжимать мёртвую хватку ладони Гермионы, в которой была смята лилия, и когда у него это получилось, тут же приложил к своей щеке, прикрывая веки, вдыхая аромат, и заставил вспотевшие пальцы вонзиться в шёлк соломенных волос. Испорченный цветок выскользнул и упал вниз, и в этот момент Гермиона широко распахнула глаза и пронзительно взвизгнула, ощутив что-то твёрдое, упирающееся в промежность, а губы господина Риддла поднялись к груди, принявшись ласкать её. Тело сначала отзывчиво потянулось вниз, но от ошеломления Гермиона моментально начала извиваться, пытаясь отползти выше, только на её плечо надавил господин Долохов, оторвался от истерзанной губами шеи и впился в пересохшие, поглощая истеричный звук протеста.
Она задрожала, ощущая на подступах промежности член, забрыкалась, из-за чего господин Эйвери и господин Долохов снова перехватили её запястья, прижимая локтями к постели, и так пронзительно взвизгнула, когда господин Риддл вошёл в неё, накрывая своим телом, что даже господин Долохов отпрянул от лица, не сумев удержать её губы. Пальцы, вонзившиеся в густой шёлк соломенных волос, сильно сжали их, и Гермиона забилась в судорожных криках, ощущая невыносимую боль, разразившуюся по всему телу. Её затрясло так сильно, что смерть показалась бы лучшей наградой за муки, которые приходилось испытывать.
Господин Риддл принялся медленно двигаться в ней, каждый раз вызывая новый душераздирающий крик, и его опасно блестящие глаза устремились к изнеможённым чертам Гермионы, которая ничего не видела перед собой, ошеломлённым взором уставившись в густоту чёрного потолка. Два других вампира также завороженно уставились на жертву, улавливая тяжёлое дыхание, её ужасом притягиваясь ближе, и застучали зубами, опуская головы к обнажённым плечам, вдыхая воздух, пропитанный болью и похотью. Их губы стали жёстче вонзаться в кожу, осыпая жадными поцелуями от предплечья до запястья. Разум Гермионы погрузился в тягучий болезненный мрак, как вдруг её разразила ещё одна невыносимая вспышка боли, застилая пелену в глазах кровавым оттенком, — тонкая кожа на запястье проткнулась клыками господина Эйвери, и болезненность от укуса сменилась странным ощущением, щекотливо пробежавшимся от плеча до кончиков пальцев. Она издала страдальческий стон, закусив губу и до крови проткнув её, как тут же к ней притянулись губы господина Риддла, накрывшие её опухшие и больно сдавившие в своих.
Страшная истома исколола дрожащее тело, как снова перед глазами всё окрасилось в мутный кровавый цвет, а нестерпимая боль одолела другое запястье, в которое вонзились клыки господина Долохова, вызвав точно такое же странное щекотливое ощущение, пробежавшееся от плеча к пальцам.
Внутри стала разливаться горячая субстанция, стремительно направляющаяся по артериям к груди, прожигая натянутые до предела нервы, вызывая гортанные всхлипы, тонувшие в глотке господина Риддла. Он резко отстранился от истерзанных губ, притянулся к трепещущей кровью шее и осторожно вонзил клыки в кожу, продолжая медленно двигаться внутри Гермионы и ладонью сдавливать её грудь.
От укуса, болью отдавшегося в разум, она выгнулась, вскрикнув, а затем томно выдохнула и тряпичной куклой упала обратно на кровать, закатив глаза, ощущая, как жгучее тепло ядом проникает всюду, вызывая лихорадочную дрожь, щекочущую и сладко дразнящую своей слабостью и бессилием.
Болезненность внизу живота через некоторое время стала отступать, сменяясь на что-то тягучее и до одури приятное от скольжения члена внутри, и вскоре Гермиона ощутила, как одно запястье стала согревать проступившая из раны кровь, устремившаяся по предплечью к белоснежному покрывалу, пропитывая и окрашивая его в алый цвет. Господин Долохов губами собрал часть крови и поднялся выше, к сгибу локтя, осторожно вонзил клыки, вызвав очередное вздрагивание покорённого тела, умопомрачённо опуская веки, в то время как господин Эйвери жадно продолжал высасывать кровь из другого запястья, сильнее сжимая ослабнувшую ладонь Гермионы, запутывая её пальцы в шёлковых волосах.
Кровавые нити свили паутину в глазах Гермионы, разум которой оставил её, предав только странным ощущениям, перемешанным с обжигающим томлением и сладострастной истомой, иногда пронизывающейся агонией от укусов на руках и шее. Она испускала судорожные вздохи от новых прикосновений, устремлялась в мягкую алую бездну умопомрачения и остро слышала, как стук сердца грохочет в ушах, отбивая успокаивающий ритм, перемешавшись с судорожными вдохами вампиров, наслаждавшихся её кровью.
Господин Риддл неохотно отступил от шеи, из которой вытекла тоненькая струя крови, устремившись к покрывалу, и опустился к груди, заласкав языком кожу, а позже вонзив в неё клыки, отравляя болью и обжигающей слабостью. Гермиона тихо простонала, подавшись вперёд к вампиру, и тот глубже вошёл в неё, ощутив, как нервно бьющиеся колени в один миг сдавили его бока и снова обессиленно опустились вниз.
Пропадая в неге покорившего её сладострастия, вызванного очаровывающим ядом, она стала им нравиться.
Господин Эйвери неохотно отстранился от истерзанного запястья, ладонью ласково поднялся к плечу, притянулся к мокрым губам и медленно проник языком внутрь, призывая одурманенную Гермиону отозваться ему. Она дарила ему тяжёлое томное дыхание, перемешанное с гортанными стонами, позволяла хозяйничать во рту и даже сама заскользила языком в ответ. Её пальцы снова смяли шелковистую солому, вздрагивая от движений господина Риддла, и притягивали распалившегося господина Эйвери к себе ближе, на что он задрожал зубами и прикусил нижнюю губу, пытаясь сдержать себя, чтобы не прокусить. Получив сладострастный ответ жертвы, он томно вздохнул, выпустив истерзанную плоть, и сладко улыбнулся Гермионе в губы, принявшись ласково тереться о её щёки, нос, губы, глаза и нежно вонзать пальцы в спутанные волосы, глубоко вдыхая их цветочный аромат. Сквозь кровавую паутину она нашла его серебристый горящий взор, испепеляющий её своим возбуждением, и судорожно выдохнула ему в лицо, обжигая горячим дыханием, как только господин Риддл отпрянул от её груди, осторожно вынул член из промежности и губами скользнул по рёбрам ниже, вонзая клыки в бок, протыкая ими горячую кожу.