Вошедшая в роль Любава широко распахнула глаза, синие-синие.
— Дедушко, уж ты-то таких глупостей не повторяй. Какая из меня ведьма.
— Не ты, что ли в Трех ключах раненого воина от хвори избавила, а, Любка?
— Куда мне, Добронрава милая, неужто ты в такое веришь? Люди добрые, вы же меня хорошо знаете, ну разве же я похожа на ведьму?
И девица с невинным видом обвела взглядом внимательно изучавших ее поселян.
Всеслав и сам уже почти решил, что обознались люди. Не эта девица-краса его брата исцелила. Мало ли, в конце концов, на Руси синеглазых рыжих девок? И не слишком он к той ведьме в полутемной избе присматривался. Все больше на брата смотрел. И в этот момент Любавин невинный взор скрестился с его все еще подозрительным взглядом. Девица чуть вздрогнула, но мгновенно взяла себя в руки.
— Да полно тебе, дедушко Владимирко, продай меду-то.
Итак, она его узнала. Всеслав усмехнулся. Он не осуждал ведьму за ее притворство. Тяжела все-таки жизнь колдуньи в народе. Случись какое горе, недород какой, или падеж скота, все на ведьме выместят. Убьют, утопят, в клочья разорвут. Это сейчас они тут добрые, пока не прижало по-настоящему.
— А ты наложи на себя крестное знамение, Любка, коли ты не ведьма.
— Вот вам крест истинный, не ведьма я.
Любава истово четыре раза перекрестилась на все четыре стороны. Народ вокруг мгновенно затих.
— Не могут ведьмы крестного знамения на себя наложить. Корежит их.
— Давай, Любка, крынку под мед. Говорил я, нельзя верить глупым бабам. Только бы побрехать им.
Любава забрала кувшинчик с медом, круг темного воска и, скромно потупив глазки, поплыла к выходу с рынка. Всеслав устремился за ней. Их пути пересеклись под огромной березой сразу за рынком.
— Любава!
Девица остановилась и молча смотрела на краешек черевички, выглядывавший из-под расшитого подола.
— Я не отблагодарил тебя за исцеление, — неизвестно отчего смутился Всеслав. — Что ты хочешь в награду?
Девица немного помедлила. Потом подняла на него ясный взор.
— Когда у тебя появится возможность сделать доброе дело без всякой корысти, вспомни обо мне и сделай.
— Странная ты ведьма, — ошеломленно произнес Всеслав.
— Ведьма! Ведьма! Люди добрые, Любава все-таки ведьма!
Подслушавший их разговор мальчонка бросился обратно на рынок.
— Ведьма! На всех морок навела. Не могла она крестное знамение сотворить!
Любава развернулась лицом к хлынувшему с рынка народу. Она не привыкла убегать от опасности. Один из дружинников княгини, также посетивший рынок в базарный день, бросил на все это безобразие пристальный взгляд, условно свистнул Любаве, обращая на себя ее внимание, быстро вскочил на коня и ускакал.
— Этот воин только что благодарил ее за исцеление и ведьмой назвал!
— Ведьма!
Галдевшая и уже неспособная слушать толпа плотным кольцом окружила Любаву и Всеслава. Обвиненная девица обвела людей внимательным взглядом сузившихся глаз и молча прислонилась к стволу березы спиной. Этот взгляд Всеслав у нее наблюдал в первые минуты их встречи в лесной времянке. Взгляд воина, трезво оценивающего опасность. Девка-то очень непроста.
— Как же могла княгиня в свою дружину ведьму взять?
— А как это Любка наши оброки да подати записывает? Справедливо ли?
Гвалт толпы стих настолько, что уже слышались отдельные возгласы.
— Небось, скрывает-то все от княгини.
— Дак нос на лице разве спрячешь?
— Любка, ты ведьма, али нет?
Любава молча отрицательно покачала головой. Толпа снова взорвалась криком. Девица обхватила себя руками и перестала слышать крики и шум толпы. Явственно для наблюдавшего за ней Всеслава уйдя глубоко в свой внутренний мир, она отключилась от окружающей их реальности. Привел в себя ее топот копыт. Девушка подняла голову. И внезапно в ее обычно безмятежных глазах мелькнул испуг. Всеслав вслед за ней посмотрел на подъехавшего всадника. Ничего особенного он не заметил. Славянин. Русые волосы с сильной проседью. Бывалый воин. Лицо, внушающее доверие.
Гостомысл, остановив коня, медленно оглядывал все сборище. Под его взглядом люди затихали и начинали расходиться. Когда он увидел Всеслава, то глаза всадника слегка расширились. Он узнал этого человека, отметил проблеск сострадания, с которым тот взглянул на Любаву, и в голове воеводы возник блестящий план.
— Эту избалованную девчонку уже пора запрячь в настоящее дело, — решил Гостомысл и негромко заговорил.
— Люди добрые, расходитесь. На свой погост приехала княгиня. Она и разберется со своей дружинницей. Любава, иди ко мне.