– Мы думали, у него в школе конфликт… А он и в школу-то не ходил… Двое суток искали, он шлялся где-то, а потом – вниз головой с моста… Прямо под колеса. Сам. Никто ему не помогал. И почему? Почему нам не сказал, мы помогли бы… – в его непослушных пальцах сломалась дымящаяся сигарета, упала на асфальт.
Краем уха я слышал, что по столице прокатилась волна самоубийств подростков, но не придал этому значения. Хотелось как-то утешить Деню, но я чувствовал, что сделаю только хуже, мне нужно сидеть и ждать молча.
– Он сейчас на вскрытии, мой мальчик. Я был против, но мне сказали, что без судмедэкспертизы никак. Я и так знаю, что это новая наркота виновата.
– Уверен?
– Да. Потому сразу тебе и позвонил, – он вскинул голову и прямо посмотрел мне в глаза.
Я многое повидал, можно сказать, со смертью на брудершафт пил, но его взгляд – самое страшное из всего, что я видел, хотелось съежиться и втянуть голову в плечи.
– Надо наказать тех, кто сделал это с моим мальчиком. Поможешь?
Чем, ну чем я помогу? Оторву руку наркоторговцу? Закопаю его? На незаданный вопрос Деня ответил сам:
– Ты же можешь предать дело огласке. Партии вашей нужно же как-то привлекать к себе внимание? У тебя ж дочка подрастает, а эти твари прямо в школе торгуют! Мы только начнем… И я сам казню виноватых, а остальных – под суд!
Он сжал кулак так сильно, что костяшки побелели, лицо его тоже побелело, обычно яркие губы вытянулись в нитку. Он напоминал свеженького зомби из болот. Тьфу ты, ну и мысли в голову лезут, прости, Господи!
– И пусть кукарекают, – сказал я без задора. – Там таких любят.
Произошедшее не укладывалось в голове. Только неделю назад видел Димку, все у него было хорошо, и на тебе! Ни за что бы не подумал, что мальчик-хорошист, к тому же спортсмен, подсядет на наркоту.
Деня смотрел на купола храма с ненавистью, и губы его неслышно шептали:
– За что?
Я и сам не понимал, за что расплачивается Деня, отличный семьянин, ну погуливает от жены, возит девок на дачу – а с кем не бывает? Не ворует, не убивает, честно трудится. Если так разобраться, я больше заслужил немилость.
– Послезавтра в три похороны, приходи, – проговорил он, вставая.
Я тоже встал, пожал протянутую руку. Деня еще раз кивнул и побрел прочь, сутулый, маленький. А я остался стоять, как поленом по голове прибитый, надо бы догнать его, утешить как-то, но что-то будто не пускало. Так быть не должно, это неправильно и не с нами!
Но вот Деня, вот я… А Димки больше нет.
Только сейчас заворочалась злость. Хотелось догнать Деню, потребовать, чтоб привел к сволочам, а уж я их – как щенков! Кулаки сжались, я зажмурился, вдохнул-выдохнул и опять вспомнил текстовика, еще первого, который мучился со мной, мучился и уволился.
«Если хочешь жить среди людей, привыкай решать проблемы головой, а не кулаками. Хочешь стать нормальным человеком? Усмири внутреннего зверя, сумей промолчать, даже если видишь, что прав».
Все-таки Зона честнее. В Зоне если на тебя наехали, ты вооружился и пошел разбираться – Зона рассудит, кто прав. А здесь – терпи. Задолбало быть терпилой!
Захотелось послать все к чертям, достать старый добрый АК и пострелять сволочей, а потом в Зоне окопаться, и хрен меня оттуда достанут!
Но что будет с моей семьей? Куда они без меня? Я снова сел и сжал голову руками. От злости хотелось что-нибудь разнести.
На соседней скамейке смеялись подростки. Каждый из них может оказаться на месте Димки, и моя дочь – тоже. Себя вспоминаю в их возрасте, и жуть берет, ведь все делалось назло родителям, чтоб доказать, что я уже взрослый, я могу, и надо со мной считаться.
Мы с Лесей долго выбирали дверь в наше гнездышко и даже чуть не поссорились, а потом заказали эту – железную, с ковкой в виде переплетенных стеблей травы, с глазком – сердцевиной цветка и фигурной бронзовой ручкой. Поначалу Леся безумно гордилась дверью, потом привыкла, а вот соседи с ней примириться не смогли, и пару раз кто-то царапал неприличное слово, потому пришлось установить камеру.
Если бы они знали, что в моей квартире шесть комнат, не считая кухни, то многие не выжили бы, удушенные жабой.
Едва мой ключ повернулся в замке, как из квартиры донесся радостный дочкин возглас:
– Мама! Егорка! Папка приехал!
Что-то громыхнуло, гавкнула Чара, и я распахнул дверь. Только сейчас, когда почуял аромат мяса, жареного с перцем и чесночком, я понял, как же хочу есть. Злость испарилась, осталась безнадежность. Ни за что не скажу Олесе, что Денин сын умер, ни к чему ей расстраиваться.
Из-за двери в розовую комнату Элина высунула кудрявую голову, похожую на рыжий одуванчик: