Три ласточки были уничтожены птичьим волком, казалось, просто для забавы. Я отошел от окна с неприятным чувством.
«Зачем чеглок занимается бессмысленным убийством?» — размышлял я, невольно прислушиваясь. Возможно, у этой самки разорили гнездо и уничтожили птенцов, но потребность выкармливать у нее еще не прошла, и это заставило ее ловить добычу для своего несуществующего потомства. Она ловила, бросала и опять ловила.
Мне стало жаль молодых ласточек. Сколько их погибло или еще погибнет!
Вдруг знакомый шлепок раздался около самого моего окна, и несколько перышек влетело в комнату. Это было уж слишком! Я бросился к ружейному чехлу, быстро собрал свою двустволку, и оглушительный выстрел из двенадцатого калибра разорвал тишину раннего утра, наделав переполох в гостинице. Чеглок выронил ласточку и улетел как-то боком, видимо раненный.
Ласточки с громким щебетом носились над сквером, когда я через час возвращался обратно в гостиницу из милиции. Там я уплатил штраф за нарушение тишины и спокойствия в общественном месте, но был доволен — пернатый волк получил по заслугам!
Из окна вагона
Последние числа февраля. Скорый поезд несется на восток. Прогремело железо саратовского моста через Волгу, и вот пошли безбрежные казахстанские степи.
На оконных стеклах вагона мелкие капли дождя первой большой весенней оттепели. Снег посерел и пропитался водой. Кое-где показались проталины черной земли.
Чем дальше от Волги, тем становится холоднее. Наутро за окном снова зима. Всюду до горизонта белая степь, а по ней черной полоской пролегла железнодорожная насыпь, свободная от снега. Она, как бесконечная весенняя проталина, тянется с юга на север, чернея на сверкающей снежной пелене. А над ней, первой землей, уже летят вестники весны — одиночные жаворонки. Они поют на лету. Только смолкнет один вдали, а с юга уже звенит над полотном дороги новая песня перелетного певца, все ближе и громче.
Небольшая станция осталась позади. Далеко за семафор поезд провожают поджарые собаки. Они мчатся вперегонки, справа и слева, постепенно отставая от поезда. Собаки привыкли, что из вагонов бросают объедки, и каждая торопится схватить их первой.
Поезд медленно вползает на подъем. Все собаки давно отстали, и только одна гонится за поездом.
И вдруг — гуси! Шесть крупных диких гусей торопливо шагают по снегу в сторону от насыпи. Они совсем близко от поезда. Гуси летели ночью с юга и под утро из района оттепели попали в полосу похолодания. Под ними всюду оказались бесконечные снега и только чернела железнодорожная насыпь. На нее и спустились уставшие гуси. Возможно, они провели здесь не один день. Гуси с каждым днем слабели от голода. Они привыкли к проходящим поездам и перестали отлетать от них, а только отходили недалеко в сторону. Так и на этот раз, когда показался дымок нашего поезда, гуси вытянули шеи и насторожились. Поезд все ближе. Кудрявый пар и черный дым ветерок относит в сторону. Грохот нарастает. Вот поезд совсем близко, и гуси всем табунком поспешно отбегают в сторону по снегу. Только один старый гусак перелетел вправо от насыпи и сел на снег вдали от гусей, «отводя» врага на себя.
Поезд прогрохотал мимо. Но после него осталась собака. Она нашла газетный сверток, выброшенный из вагона, разорвала его и съела корки хлеба и кости жареной курицы. Облизнувшись, собака оглянулась и увидала гусака. Она бросилась к нему по твердому насту. Гусак взлетел перед самой собакой и медленно полетел в степь низко над снегом. Собака помчалась за ним.
Из окна вагона было видно, как гусь сел на снег и снова взлетел, когда собака добежала до него. Наконец они обратились в две черные точки, и чем кончилось преследование, осталось неизвестным. Вероятно, старый гусак отвел далеко в степь от гусей собаку, а сам вернулся к ним.
Утром на следующий день ярко засверкало солнце. Теплый ветерок с юга принес новую волну потепления. Всюду показались лужи и побежали ручьи. Проталины на вспаханной в прошлом году целине стали на глазах появляться из-под снега. Черные скворцы садились на них и сразу исчезали, сливаясь с черными пятнами размякшей земли. А кругом в воздухе звенели жаворонки, но уже не затихая вдали, а на одном месте, там, где скоро у них будут гнезда. И вот невольно представилось, как ослабевшие гуси теперь с жадностью кормятся на влажной земле. Хотелось верить, что эти первые у нас дикие гуси останутся живыми вместе с их вожаком.