— Я хочу сделать только один звонок, — сказал Фогель. Он должен был сказать фрау Зауэрман, чтобы Финкель перевел те миллиарды долларов в Москву. Его заместитель и в лучшие времена был чрезвычайно нервным берлинцем. И его нужно успокоить — как этот чертов американский доктор сейчас пытается успокоить самого Фогеля.
— Почему бы вам не расслабиться и не насладиться полетом, мистер Фогель?
— Я стараюсь.
— Замечательно. — Еще одна улыбка дельфина. — Фогель. Это по-немецки птица, не так ли?
— Да.
— Замечательно.
И опять нарочито подчеркнутое внимание к аппаратуре. Да еще немножко болтовни за тысячу долларов в час. После этого маленького путешествия он сумеет купить еще один «Кондо». Господь на небесах милостив.
Фогель прикрыл глаза. Звонок Финкелю дал бы возможность проверить его собственную электронную почту и посмотреть, не последовал ли еще один звонок за тем, который, как он подозревал, и вызвал этот сердечный приступ. Тот звонок раздался всего за несколько часов до вылета в Лос-Анджелес. Звонили словно из прошлого — Борис Кранский, когда-то старший офицер КГБ в Восточной Германии, а теперь человек без определенных занятий. В прежние времена они зависели друг от друга — не из-за лояльности к режиму, поскольку это давно превратилось в камуфляж, а из-за необходимости выжить. То, что этот Кранский узнал его незарегистрированный прямой телефонный номер в Немецкий банк, не вызывало удивления, он всегда был осторожен и методичен. Чудовищным было то, что он сказал. Негативы — компрометирующие его, ломающие всю карьеру негативы — не уничтожены Штази, как было обещано. Вместо этого их выбросили на рынок, и они были куплены сразу же, как только появились. Покупатель почти наверняка был подставным лицом. Кранский предложил выяснить, кого представляет это подставное лицо — за определенную цену: настали трудные времена и так далее и тому подобное. Это было похоже на переговоры с поляками. В конце концов они сошлись на миллионе американских долларов за возврат негативов. Десять процентов сейчас нужно перевести на личный счет Кранского в Швейцарском банке. Борис объяснил, что этот счет у него уже много лет.
— Только один звонок, — Фогель взмолился, чего он не делал уже очень долгое время.
Кардиолог покачал головой.
— Помните, мистер Фогель, ваши люди знают, что произошло. Они пожелали поставить вас в известность, что в банке нет никаких проблем. Поэтому никто не ждет от вас никаких звонков. А если даже и ждет, я этого не допущу. Моя работа — доставить вас домой живым. Поэтому просто расслабьтесь.
— Я бы хотел, чтобы вы прекратили заставлять меня расслабляться.
Кардиолог любезно рассмеялся.
— Сейчас я дам вам кое-что, от чего вы уснете. Сон очень важен. Ваше сердце слегка перенапряглось. Замечательно, что, несмотря на ваш образ жизни, вы все еще в хорошей физической форме. Иначе, вероятно, не справились бы.
Он повернулся к медсестре, державшей стальную коробочку со шприцем и ампулой, снял крышечку с иглы и набрал в шприц содержимое ампулы.
— А я… справлюсь? — Порой эти американцы бывают очень небрежны в формулировках.
Взгляд кардиолога еще раз скользнул по монитору.
— Конечно, мистер Фогель. — Он подождал, пока сестра протерла спиртом руку Фогеля, а потом ввел жидкость в мышцу. — Когда проснетесь, будете уже во Франкфурте, — пообещал он. — И почувствуете себя гораздо лучше.
Он продолжал смотреть на Фогеля сверху вниз, пока глаза банкира медленно закрывались. Мгновение спустя Фогель спал. Сестра вопросительно уставилась на врача.
— Его анализы не очень-то хороши, — протянула она.
— Я знаю. Но что прикажете сказать человеку, который может тратить на себя такие деньги? Что мы просто поддерживаем его пульс, пока он не получит новое сердце?
— А он получит его?
Кардиолог выдавил еще одну приятную улыбку.
— К счастью, это не мои проблемы. В нашей системе за хорошие деньги пока еще можно купить то, что хочешь. Но в Европе сейчас туговато со всеми внутренними органами, особенно с сердцами. Поэтому у него будут трудности с поиском донора.
В центре связи на «Конкорде», стоящем в Международном аэропорту Даллес, один из техников сообщил о том, что пролетел больничный самолет. Чуть позже другой техник отметил, что частный «Боинг-747» вошел в воздушное пространство Вашингтона и взял курс на Стокгольм. Регистрация всех подобных полетов была обычным делом, все подробности вводились в бортовой компьютер.