— Все будет, дидусь, — заверил его Баженов. — Но нам сейчас надо догнать немца по горячему следу, лодки нужны позарез и немедленно!
Дидусь вызвался сей же час послать людей по селам. Баженов решил подождать, пока посланные вернутся. Он оглядел толпу, окружавшую его.
И кого только здесь не было: старики и дети, молодицы и старухи. Заметил Баженов и немало мужчин призывного возраста; поинтересовался— кто такие, что делают здесь.
Отвечали охотно, наперебой: одни вышли из окружения и сразу домой. Других отпустили из колонны военнопленных как местных: гитлеровцы заигрывали с украинцами. Но все вернувшиеся хотят немедленно вернуться в строй, идти воевать, да не знают, к кому обратиться. Может, товарищ командир возьмет их в свою часть?
Вопросы так и сыпались. Каждый хотел, чтобы именно его услышали, именно ему ответили. Эти бывшие военные спрашивали, установлены ли случаи предательства в сорок первом году со стороны командиров Красной Армии.
— Почему в начале войны не было видно нашей авиации?
— В чем причина первых поражений?
— Почему воевали не малой, а большой кровью? И не на чужой, а на своей-территории?
Юрий Баженов понял, что в глазах этих жителей он не просто офицер, случайно посетивший село, а представитель Советской армии, полпред Советской власти. Встреча, как и в Медведовке, превратилась в импровизированный митинг, и Баженов чувствовал, что не имеет права препятствовать этому. Он поднял руку.
— Слухайте, слухайте, — прокатилось по толпе.
— Первое, о чем меня спросили, — вернутся ли сюда гитлеровцы. Отвечаю — нет, не вернутся. Многие из вас думают: — брешет офицер, еще в сорок первом слышали немало таких заверений. Но сейчас уже не сорок первый, и соотношение сил уже иное. У нас на счету Сталинград, Курск, Орел… Конечно, на отдельных участках контратаки противника еще могут иметь временный успех. Но сейчас перед нами великий Днепр. Не смогут немцы больше вернуться на этот берег, не пустим! Бомбить, обстреливать левобережье они, вероятно, будут очень сильно. Поэтому вам временно лучше б отойти километров на пятнадцать в тыл. Зачем зря рисковать под снарядами!
— Правильно!
— Верно!
— От спасибо вам!
— Будете тут стоять до весны?
— Нет! Ни часу стоять не будем. Не дадим гитлеровцам оправиться! Жали и будем жать, без остановок, до самого фашистского логова.
— До границы?
— До границы и за границу, и до Берлина, и куда нам еще прикажут. Нам выпала великая задача: не только уничтожить гитлеровскую военную машину, но и освободить порабощенные фашистами народы. Чтоб и дух фашистский не смердел на земле! Чтобы нам, советскому народу, и всем народам мира никогда больше фашизм не мог угрожать войной!
Он замолчал, переводя дух, и сразу снова дождем посыпались вопросы:
— Как теперь будет с колхозами, с землей?
— А правда, что всех, кто был под Гитлером, будут выселять в Сибирь?
— Верно ли, что священники в церквах призывают воевать с фашистами?
— А для чего в Советской Армии ввели погоны?
— Говорят, Гитлер изобрел какое-то страшное новое оружие. Не слышали, не применяет он его?
— Болтают, вроде американцы и англичане заключили тайное соглашение с Гитлером. Так, что, выходит, второго фронта не будет?
— Скажите, как вы думаете: можно ли уже выкапывать вещи, зарытые в землю?
Баженов снова поднял руку, призывая к спокойствию, и предупредил, что будет отвечать очень кратко — времени не оставалось. Вот уж никогда Юрий Баженов не предполагал, что придется ему выступать с политическим докладом. Если б знал — подготовился бы!.. — До границы и за границу, и до Берлина, и куда нам еще прикажут. Нам выпала великая задача: не только уничтожить гитлеровскую военную машину, но и освободить порабощенные фашистами народы.
Чтоб и дух фашистский не смердел на земле! Чтобы нам советскому народу, и всем народам мира никогда больше фашизм не мог угрожать войной!
Он замолчал, переводя дух, и сразу снова дождем посыпались вопросы:
— Как теперь будет с колхозами, с землей?
— А правда, что всех, кто был под Гитлером, будут выселять в Сибирь?
— Верно ли, что священники в церквах призывают воевать с фашистами?
— А для чего в Советской Армии ввели погоны?
— Говорят, Гитлер изобрел какое-то страшное новое оружие. Не слышали, не применяет он его?
— Болтают, вроде, американцы и англичане заключили тайное соглашение с Гитлером. Так, что, выходит, второго фронта не будет?
— Скажите, как вы думаете: можно ли уже выкапывать вещи, зарытые в землю?
Баженов снова поднял руку, призывая к спокойствию, и предупредил, что будет отвечать очень кратко — времени не оставалось. Вот уж никогда Юрий Баженов не предполагал, что придется ему выступать с политическим докладом. Если б знал — подготовился бы!..
Он коротко и дельно ответил на вопросы, которые были ему ясны и имели насущное, неотложное значение. Он честно признал, что на ряд вопросов не знает ответа, что они и его тревожат, но что к ним можно и должно будет вернуться после победы, когда настанет мир. Он не постеснялся сказать «не знаю» на вопрос — когда будут выборы сельсовета, и будет ли сейчас обложение и какое.
…Метрах в пятистах правее разорвался тяжелый снаряд. И пошло…
— Артналет! — определил Баженов. — Уважаемые громадяне, сейчас же расходитесь! И мой вам совет: берите вещички и отправляйтесь в тыл, а как только освободим тот берег— вернетесь.
— Та мы не боимся!
— Вы не боитесь за себя, но я боюсь за вас. Все! Поздравляю вас с освобождением от гитлеровцев!
— Ура-а-а-а! — пронеслось над толпой, и в этот момент вернулся один из посланных стариком за лодками.
Он доложил, что обнаружено семнадцать лодок, только перевозить их опасно: на дороге мины.
— Товарищи, кто из вас саперы — ко мне! От толпы отделилось человек двадцать бывших бойцов.
Вот когда пригодилось Баженову знание немецких противотанковых и противопехотных мин! Очень помогали старики и старухи, видавшие, где отступавшие гитлеровцы ставили мины. На утрамбованной песчаной дороге были еще хорошо заметны эти места.
Работа была окончена довольно быстро.
Баженов уже собрался двигаться дальше, как к нему подошла плачущая женщина, ведшая за руку перепуганного, подростка лет четырнадцати. Рука его была в крови, указательный палец оторван, а средний тоже перебит — он держался лишь на кожице. Баженов не был врачом, но так велика была вера этой женщины в то, что советский офицер все может, что он решил рискнуть: попросил ножницы, йод, вынул свой индивидуальный пакет.
— Ой, не надо! — крикнул подросток.
— Отвернись, — приказал Баженов мальчику и быстро перерезал ножницами кожу. Потом он залил йодом и забинтовал руку.
— Где это тебя так угораздило?
— Ой лишечко ж мое, та у этих чертенят где-то склад боеприпасов!
Баженов обещал матери «урезонить» ребят, отвел подростка в сторону, и тотчас же их окружили мальчишки. Наперебой они принялись хвастать своими трофеями: у них есть и мины, и гранаты! Левка, зараза, ковырял взрыватель, ну и ахнуло. В другой раз не полезет. Есть у них и два пулемета зарытых, и винтовки. Спрятано все еще с сорок первого года, когда наши отступали. Разумеется, они все это готовы хоть сейчас отдать советскому командиру, — пошли! Тут недалече, в песке. И никто ве знает!
Баженов поблагодарил, объяснил, что сейчас не может попросил ничего не трогать, даже не ходить туда, чтоб никто и не догадался, ладно? А немецкое оружие у них есть? Немецкого не было.
В ожидании сведений о наличных лодках Баженов охотно отвечал ребятам, жадно расспрашивавшим его о делах «там, у наших». А потом и сам стал расспрашивать об их житье-бытье и узнал занятную историю о немецком шоколаде…
С неделю тому назад немцы стали грузиться. Какой-то ящик упал в воду, солдаты загалдели, но подошел офицер, махнул рукой — не до того, видать, было: спешили. В галдеже ребята разобрали слово «шоколаде». Напросились нырнуть и достать ящик. Им разрешили. В ледяную воду полезли Гнат и Хома. От холода сводило руки и ноги, а все же ящик они достали. Фриц открыл его, отобрал и побросал им совсем уже размокшие плитки, а остальное снова заколотил. Пожалел, гад!