– …Видите ли, дорогие мои друзья, это не обычный дворец, и собственно говоря, дворцом он был совсем-совсем не долго. После убийства в этих стенах Императора Всероссийского Павла Петровича – царственные особы здесь уже никогда не проживали. Удивительная судьба. Дворец, построенный в пику царственной матери как альтернатива ее знаменитому на весь мир Зимнему, этому чуду Растрелли, стал печальным символом, немой антитезой русской монархии. И главное… – голос экскурсовода стал тихим, торжественным, пожилой гид слегка наклонился к школьникам, вытянувшим шеи навстречу, и почти шепотом продолжил: – Главное, ребята, устойчиво циркулируют слухи о том, что сам Павел Первый, зверски убитый в этих стенах, не нашел успокоение после смерти и до сих пор бро-о-дит, хо-о-одит в своем прусском мундире с непокрытой головой по коридорам своего любимого детища – Михайловского замка, в котором мы сейчас с вами и находимся! Да что там говорить, не вздумайте смеяться – я сам однажды видел его зимним вечером недалеко от той самой спальни!
Уже знакомый по Петропавловской крепости холодок вновь пробежал в груди Туриста, вновь засвербила мысль о цветах и открытой калитке у саркофага Императора, и совсем было уже успокоившийся Турист второй раз за день интуитивно почувствовал присутствие кого-то незримого. Впрочем, сам же экскурсовод вернул его в прежнее состояние рационального современного человека. Экскурсовод произнес, обращаясь к детям, все тем же таинственным шепотом:
– Поэтому, именно поэтому, дорогие ребята, в процессе нашей экскурсии нельзя громко разговаривать, нельзя ничего трогать руками, бегать, толкаться, чтобы… – Экскурсовод печально задрал глаза в потолок. – Чтобы не беспокоить душу невинно убиенного императора Павла Петровича!
Ежихин громко брызнул смехом, невольно привлекая к себе внимание группы школьников. «Мда, три минуты страшилки и целый час спокойного рабочего времени, – весело подумал Турист, позабыв про жутковатый холодок в груди и направляясь прочь от экскурсионной группы в звонкую пустоту дворцовых залов. – Легкая манипуляция и нет проблем. Действительно что-то в этом есть общее, в педагогике и политтехнологиях! Коллега мой, можно сказать! Коллега!»
Турист неспешно шел из зала в зал, пытаясь прислушиваться к своим ощущениям и хотя бы для себя понять: что, собственно, он хотел бы здесь увидеть? Вариантов ответа в голове не складывалось, как бы он не старался думать, проходя мимо редких полусонных смотрительниц в уголочках залов. Он водил невидящим взглядом по свежеотреставрированным стенам и потолкам, проходил по путаным лестницам и коридорчикам, совершенно уже не ориентируясь в пространстве. Лишь один раз его одернул тихий голос смотрительницы: «В императорской спальне и кабинете еще идет реставрация, молодой человек! Разве не видите стойку с объявлением?» Он покивал головой и побрел дальше. Вдруг посреди очередного вытянутого зала или широкой галереи на втором этаже волосы на затылке зашевелились, стало неуютно, по спине пробежал щекотный озноб. Определенно, кто-то смотрел на него сзади, Иван почти физически чувствовал чей-то взгляд.
Турист остановился, медленно повернулся, никого не увидел, повернулся опять, сделал два шага и снова ощутил на спине чей-то взгляд. Ошибки быть не могло. Он резко развернулся на сто восемьдесят градусов и принялся внимательно осматривать пустой зал, не сходя с места.
Дальше Туристу стало плохо, сердце бешено заколотилось, бросило в жар – он встретился с ним глазами.
Сбоку висела какая-то картина, где было изображено нечто такое массовое, и глаза одного из нарисованных людей внимательно глядели на Ежихина. Наверное, минуту, не меньше, нарисованный человек и живой Иван Ежихин смотрели друг на друга. Взгляд был теплым, живым и даже каким-то изучающим, что ли. Турист затряс головой, зажмурил глаза, открыл снова – картина висела на месте, взгляда не было. Он быстро подошел к изображению в шикарной золотой раме. «Перенесение Тихвинской иконы Божьей матери в Успенский собор в Тихвине», – прочитал название Турист. На картине был изображен выход людей из храма, на переднем плане Павел Первый и цесаревич Александр вдвоем несли Образ, рядом с Александром – его брат Константин и много-много нарядных сановников и священников вокруг. Вообще-то, взгляд императора на картине был направлен совершенно в другую сторону от того места, где недавно еще стоял Иван.