– Ну что ж, – усаживаясь, проговорил Пинетти, – мне лестно сидеть рядом с сильнейшими.
– Это еще неизвестно, – возразила Лоранс Карре.
Пинетти повертел в руках вилку.
– Ладно, ладно, это все заметили. Иногда, правда, непонятно, куда они клонят, но в основном все ясно.
На лице Лоранс Карре появилось скептическое выражение. Губы Шарриака дрогнули в полусаркастической усмешке.
– Мадам осторожничает, – прокомментировал он. – Я тоже, чего греха таить. Нас рассматривают под всеми углами зрения. Такое впечатление, будто мы матрешки: внутри первой – вторая, во второй – третья и так далее.
– А в последней что? – спросил Хирш.
Шарриак поднял глаза к потолку:
– Кто знает? Может быть, бриллиант. Может быть, ничего.
– Полагаю, это зависит от каждого, – сказал Хирш. – Они не скрывают, что очищают нас лист за листом, как артишок. И смотрят, в какой момент мы треснем.
– Артишоки не трескаются, – заметила Лоранс Карре.
– Они нет, а мы – можем, – заключил Хирш.
На некоторое время воцарилось молчание – пока официант ставил на стол салат из зелени, украшенный кусочками швейцарского сыра.
– Я уже мечтаю о еде, в которой совсем не было бы сыра, ни крошки, – бросил Пинетти. – А то мы наберем килограммов по пятнадцать.
– Это все из-за коров, – сказал Хирш. – Нужно же сбывать их продукцию. Кстати, о коровах. Вам известно, что они портят озоновый слой? Газы в их кишечнике содержат огромное количество метана.
Лоранс Карре огорченно прищелкнула языком.
– Прошу вас… мы же за столом. Если пойдет разговор о желудочных проблемах жвачных животных, я лучше вернусь к Морану. Он, конечно, развязный, но не вульгарный.
Хирш порозовел от такой отповеди. Он поискал что-нибудь хлесткое в ответ, но, ничего не найдя, уткнулся в свою тарелку. Шарриак смотрел на него с нескрываемым весельем, потом взглянул на Лоранс Карре и потянулся на стуле:
– Эх, обожаю такие потасовки… С мадам, думаю, у нас не будет в них недостатка.
Лоранс искоса глянула на него:
– Меня не очень интересует воздействие продуктов пищеварения рогатого скота на окружающую среду. Но если вам всем угодно послушать небольшой доклад на эту тему, я не буду выступать против такого единодушия.
Шарриак почесал бровь, затем, облокотившись на стол и положив подбородок на скрещенные пальцы, уставился на Лоранс Карре:
– Вы – чудо. Когда вы говорите, можно подумать, что читаете текст. – Он повернулся к нам, призывая в свидетели: – Я не прав? Мне редко такое встречалось. Она будто пишет свою реплику в голове, а потом прочитывает ее. Как вы это делаете?
Лоранс Карре наклонилась и проглотила кусочек салата. Но Шарриак не отставал:
– Не подумайте, что это плохо, напротив, даже очень хорошо. Но ваша манера выражаться… чисто литературная. Слушая вас, как бы читаешь книгу. Вы никогда не расслабляетесь?
Она медленно подняла на него глаза:
– Во всяком случае, не с вами.
Шарриак примиряюще выставил ладонь:
– О, я на это и не надеялся. Как и вы, я ни на минуту не забываю, что мы… в некотором роде конкуренты. И не сочтите это за предложение руки и сердца.
Пинетти мрачным голосом проговорил:
– Они еще заставят нас драться друг с другом. Вот увидите. Это уже началось, тем же и закончится.
Шарриак на время переключился на него.
– Естественно. Для чего, вы думаете, они собрали нас в группу? Если бы они хотели каждому устроить экзамен, то продолжали бы свои тесты в Париже. Но им хочется посмотреть, как мы будем вести себя, кто выживет в ужасающих джунглях человеческих отношений, в условиях соревнования.
– Надо же, и это я говорю как книга, – вздохнула Лоранс Карре.
Небрежным жестом Шарриак отбил мячик из глубины корта.
– Вопреки видимости я тоже умею читать. И тоже умею следить за каждым своим словом. Но на это мне не требуется усилий, и я не держусь так, словно аршин проглотил. Знаете, мадам, здесь никто не желает вам зла. Я могу убить вас, если окажетесь на моей дороге, но прежде я вам пришлю цветы.
Шарриак с легкостью завоевал превосходство над сотрапезниками, но не надо мной. Я ничего не говорил, а только наблюдал за ним. Он колотил себя в грудь подобно горилле, навязывающей свою волю сильнейшей обезьяны тем, кто впоследствии мог бы ей угрожать. Мне была очевидна его игра: Шарриак пытался запугать, ослабить своих конкурентов, раздавая им пощечины – одному за другим. Плоды он пожнет позднее. Ему удалось привести в растерянность их, но не меня.
Словно почувствовав это, Шарриак повернулся ко мне:
– Но наш друг очень молчалив…
Я как раз скатывал хлебный шарик. Щелчком я загнал его в тарелку. Прошло секунды три, прежде чем я ответил:
– Когда стреляешь, не распространяешься о своей жизни.
Шарриак зааплодировал кончиками указательных пальцев.
– Браво. Серджио Леоне, да? Сцена, когда ковбой сидит в ванне и достает из пены пистолет, пока другой объясняет ему, как будет его убивать. Потрясающий эпизод. Обожаю вестерны, а вы?
– Да. При условии, что пистолет в моей руке.
Он нахмурился:
– А это откуда? Это мне что-то напоминает…
После салата подали бифштексы. Пинетти, словно извиняясь, заметил:
– Вот видите, опять корова. Честное слово, я здесь ни при чем…
Лоранс Карре, раздосадованная сравнением с аршином, решила доказать, что тоже умеет шутить:
– Любопытно, как у них получится сорбет из говядины на десерт, – произнесла она мягко.
Пинетти оживился:
– А вы знаете, что говяжий жир есть во всем? Даже в мороженом? Когда разразилось коровье бешенство, все узнали, что жир добавляют даже в косметические кремы!
Шарриак с удрученным видом протянул:
– Опять начинается! Господин Пьянетти окончательно решил испортить нам аппетит! А ведь вам было сказано, что мадам…
– Пинетти, – оборвал его Пинетти. – Не Пьянетти, а Пинетти.
– О, простите. В отместку вы можете один раз назвать меня Шираком, а не Шарриаком.
– Знавала я каламбуры позанятнее, – произнесла Лоранс Карре своим обычным ледяным тоном.
Хирш неодобрительно покачал головой:
– Ну, вы нас достали!
Он не ошибался. Но у него не было опыта: все светские ужины изобилуют такими ораторскими состязаниями, выявляющими самого умного, хитрого или красноречивого, того, кто возвысится над другими. За исключением редких случаев, когда речь идет о близких друзьях, которым нечего делить, совместная трапеза – лишь предлог для установления иерархии, ширма тонкой игры, ее острые моменты обсуждаются по окончании матча. Аристократия нашего демократического общества только перенимает обычаи дворянства тех времен, когда графы и бароны, лишенные возможности сражаться на шпагах, убивали насмешкой, наносили ранения унижением, а языки были их разящим кинжалом.
Вместо мороженого из опасной говядины на столе появилась корзина с фруктами. Выбрав персик и изящно очистив его ножом, Лоранс Карре явила нам еще одно свидетельство превосходного воспитания. Шарриак кончиками пальцев снял шкурку с банана, Пинетти впился зубами в яблоко, я же не взял ничего.
После кофе я вышел на берег озера: я тоже начал обзаводиться привычками. Взошла луна. Под ее усталым светом темная масса пихт притаилась, скрывая свои тайны. Я спустился к берегу, окунул руку в ледяную воду. Ни малейшего ветерка, холодным был сам воздух.
Я не услышал, как подошла Лоранс Карре. Как и накануне, она села на валун, одернув красную юбку. Лоранс чудесно вписывалась в пейзаж: застывший взгляд, резко очерченный профиль на фоне озера.
Я пожелал ей доброго вечера и собрался уходить, но она вдруг заговорила:
– Этот Шарриак, там… Он мне не нравится. А вы что о нем думаете?
– Естественно, он напал на вас несколько раз…
Лоранс поморщилась: