Поколебавшись, она кивнула, а я настаивал:
– Даете слово?
– До завтра. Если только вы не совершите ничего непоправимого.
– Решено. Продолжим высказывания?
– Я согласен с Эммануэлем, – сказал Пинетти.
Мне потребовалась секунда, чтобы вспомнить имя Шарриака. Лоранс высказала свое мнение глухим голосом. Она казалась уставшей. Действительно, день оказался для нее нелегким.
– Считаю, что мы еще недостаточно продвинулись, чтобы принимать решения. Надо подумать. Предлагаю все отложить до завтра. Мы сможем позавтракать и здесь. Утро вечера мудренее.
Как и я, Шарриак чувствовал, что плод еще не созрел. Он отказался от тактики нажима.
– О'кей, согласен. Мы встречаемся в половине восьмого утра?
Все согласились. Ненавижу дискуссии за завтраком, но никуда не денешься. Брижит запахнула полы халата, из-под которого виднелась розовая ночная рубашка. Пинетти, как змея, соскользнул со своего стула. Шарриак перебирал бумаги. Я сидел, намереваясь разобраться в своих мыслях. Лоранс коснулась моего плеча:
– Вы пойдете к дель Рьеко завтра утром, не так ли? Независимо ни от чего?
– Может быть. Это разумно, правда?
– Я с вами.
– Нет, – сказал Шарриак. – Двое – дружеская беседа. Трое – уже делегация. Не усматривайте в этом ничего личного, здесь чистая психология: но разговор может пойти по-другому. Разве что Карсевиль уступит вам свое место.
Лоранс не стала настаивать.
– Возможно, вы правы. Я, наверное, буду лишняя.
– Наконец-то здравая мысль, – усмехнулся Шарриак.
Она смерила его убийственным взглядом и вышла.
Шарриак протер очки и взглянул на меня:
– Пойдем к дель Рьеко в семь?
Сам не зная почему, я перешел на сообщническое ты.
– Ты отказываешься от мысли манипулировать Мораном?
– Приходится. Факты, и только факты. Я мог бы это делать, если бы был один. А с тремя простачками, которые судят по-своему, это становится опасным. Неосуществимым. Помнишь у Брассенса: когда больше двух, получается лопух. Все верно. Хорошо бы нам объединиться: ты и я. Придем сюда без двадцати семь. А ты уверен, что можешь контролировать свою рыжую в дезабилье?
– Пока да. А дальше…
– Я приставлю к ней Пинетти. У него задатки киллера. Я скажу: убей – и он убьет. И не спросит за что. Если она достанет нас, он пригласит ее покататься на лодке по озеру.
– С ведром цемента на ногах?
Шарриак засмеялся:
– Честно говоря… Мы не много потеряли бы. Нет, чтобы просто выключить ее на время. Сводить в зоопарк, пока взрослые разговаривают о серьезных вещах. Он напичкает ее мороженым, и она отстанет.
– Посмотрим. Пойду-ка я спать.
– Без двадцати семь, Жером. Заведи будильник.
– Я приду, Эммануэль.
Мы расстались неразлучными друзьями. Однако мне нечем было гордиться. Когда тебя неожиданно погружают в бочку с навозом, чистеньким уже не вылезешь. А мне крайне нужна была эта работа. Я был готов на все, лишь бы по возвращении не столкнуться с сочувствием жены. Мне трудно было мириться с ее крайней любезностью, поистине материнской заботой, проявляемой ею ко мне, как к больному ребенку. А ее трогательное отношение к моим неудачам… Я бы предпочел ругань и презрение, которых заслуживаю. Я читал в глазах жены свое поражение, но ни разу не слышал от нее упреки. Наши знакомые считали ее образцовой женой. У нее была прекрасная роль, а у меня – плохая: она всегда работала и безропотно тащила на плечах мужа-инвалида. Такое сокровище можно только любить. Я же был неудачник-оптимист, которому повезет в следующий раз. Я почти ненавидел ее за то, что она отказывалась ненавидеть меня. С мыслями о жене я и уснул. Мне приснилось, что я вернулся победителем и жизнь продолжалась как раньше.
Посреди ночи меня разбудило поскребывание в дверь. Без сомнения, это Лоранс, которая, не в силах уснуть, хотела снова поговорить все о том же. Я не встал с постели, притворившись крепко спящим.
В шесть пятнадцать утра из сна меня выдернул трезвон будильника. Я побрился, долго стоял под душем: сказывалась накопленная усталость. Впечатление такое, будто меня здорово вздули и мир сместился, стал менее реальным. Затем я отправился к моему закадычному другу Эммануэлю Шарриаку.
Он сидел на том же месте, обложенный юридическими документами, поигрывая на ноутбуке. Не будь он чисто выбрит и надушен туалетной водой, можно было подумать, что Шарриак так и просидел здесь всю ночь. Я, как и накануне, сел, вытянув ноги и сцепив пальцы на затылке, в позе абсолютной безмятежности. Шарриак дал ноутбуку пару последних команд, затем, потеряв к нему интерес, повернулся ко мне. Он сменил рубашку и галстук, но остался в том же костюме.
– Ну, что же мы расскажем дель Рьеко? – небрежно спросил я.
– Ба! Мы вчера уже обсудили аргументы. Я атакую его и высыплю их ему на башку. Потом появишься ты с банкой вазелина. Это соответствует нашим темпераментам, не так ли? Нам не придется напрягаться.
– А что ему скажем?
У Шарриака на лице снова появилось выражение порочной невинности.
– Ну… правду, как всегда. Не люблю врать, неизбежно запутаешься. Мы скажем, что он негодяй, приставил к нам трех шпионов, дальше так не пойдет и мы взорвем его балаган.
– И все?
– Ну да, как видишь, не так-то уж и много. Этой ночью я прижал Морана, и он раскололся. Я послал его за нашими карточками, за настоящими. Пытался тебе сообщить, да, видно, ты спал, как звонарь.
Удивился я лишь наполовину. Если бы я так не устал, то мог бы это предвидеть. И все же мной овладело беспокойство. Я все больше убеждался в превосходстве Шарриака. У него был быстрый ум, а угрызения совести его не терзали. Словом, он был умнее меня. Он уже представил всю сцену с дель Рьеко, его возражения, уже выявил слабые стороны наших аргументов и постарался их исправить.
– А Морану ты что сказал?
– Я запугал его. Я ему пригрозил. Большинство людей трусы. Он – один из них.
– Но, открывая свои карты дель Рьеко, ты гробишь Морана.
– Разумеется. Игра есть игра. Я ничего ему не обещал. Послушай, Жером, ведь ты не последуешь примеру своей рыжей. Либо он, либо мы. Кстати, он не марселец, он из Авиньона.
– Покажи мне карточки…
Он широко улыбнулся:
– Ну уж нет! Еще не все закончилось. При всем моем уважении к тебе, Жером, я должен все предусмотреть. Кто знает, что день грядущий нам готовит? Если мы пошлем его в нокаут, я их тебе покажу, клянусь.
– Мы так не договаривались…
– Если бы ты остался со мной, а не пошел дрыхнуть, мы вместе провернули бы это дельце. Шутка… Но мне надо в полной мере использовать все, что попало в руки. Все же скажу тебе кое-что. Из симпатии. В общем, все не так уж плохо. Но вся команда твоей Лоранс утонула, не выплыл никто. Даже она. Слишком эмоциональна. Вот это меня поразило. Ведь она как статуя: приходит, встает в позу и не шевелится… и они ее находят слишком эмоциональной! Вот дерьмо, чего же им надо? Деревяшку? Думаю, он пересмотрит свой метод… Заметь, здесь не хуже обычной дирекции по кадрам, но намного дороже.
– А я?
Лицо его стало хитрым и наглым.
– А ты… Пусть это будет моим секретом… Они думают о тебе то же самое, что ты сам о себе думаешь. Тебе есть над чем поразмыслить. Пойдем?
И мы пошли.
Дель Рьеко еще не пришел. Мы присели на деревянные ступеньки домика. За пихтами вставало солнце, закутанное облаками, и в его косых лучах поблескивало озеро. В гостинице все было спокойно. Обычное раннее утро. Того и гляди закукарекает петух, из кухни приятно запахнет кофе, рыболов с удочкой весело зашагает к озеру. Если бы только тяжелый груз не давил на нас!
В семь двадцать пять дель Рьеко воинственным шагом пересек двор; блейзер по-улански свешивался с одного плеча. Он обошел нас, будто не заметив, бросив на ходу: