— Я думаю, — говорит он, окинув Пьера внимательным взглядом, — отдать тебя в какой-нибудь парижский лицей. Как ты считаешь?
Пьер в нерешительности опускает глаза.
Отец продолжает:
— Там ты прежде всего усвоишь начала естественных наук. Если дело пойдет на лад, поступишь потом в университет.
Помолчав, Пьер спрашивает:
— А в лицее преподают химию?
— По-видимому. Во всяком случае, готовься в путь. Тебе придется пробыть в Париже несколько лет.
Уже следующим утром Даллье отправляется в Париж, чтобы договориться с директором лицея и подготовить все необходимое. За сумму, которую Даллье вносит вперед, директор соглашается принять Пьера на время учебы в свой дом.
В лицее Пьера сначала чуждаются. Он старше большинства своих одноклассников и к тому же слишком прилежен. Вскоре он догоняет класс. В естественных науках его успехи особенно заметны. Теперь уже некоторые из хороших учеников, которых в школе не так много, ищут его дружбы, и он не отталкивает их. Впервые оказавшись в обществе молодых людей, он благодарен за каждое слово дружеского участия и не замечает зависти и злобы, кроющихся за красивыми фразами.
Между тем Кондамин почти каждый месяц наведывается к Даллье. Беседу гость всегда начинает с одного и того же вопроса:
— Как идет работа?
— Ничего примечательного, — недовольно бросает Даллье. — Несколько опытов с фосфором, реакции с серой — все это более или менее известно. На что-нибудь новое у меня, видно, уже не хватает пороху…
Когда Пьеру исполняется семнадцать лет, Даллье решает, что сыну пора поступать в университет, и забирает его из лицея.
— Пришло время всерьез приняться за естественные науки! Учись как следует и не пропускай лекций. Деньги я тебе буду высылать.
Пьер трудится с похвальным рвением, но вскоре попадает в компанию Жака Партра, молодого человека с неприятной наружностью, но хорошо подвешенным языком, и постепенно втягивается в его разгульный образ жизни. Как только появляется возможность выкинуть какую-нибудь шалость, юноши очень быстро находят общий язык, а по вечерам — вместо того чтобы сидеть над своими книгами — шатаются по кабачкам сомнительной репутации.
И хотя профессора от всей души хотели бы пойти навстречу сыну доктора Даллье, Пьер все-таки проваливается на экзаменах.
Даллье дает ему еще один год.
— Если опять провалишься, я умываю руки.
Наконец, успешно выдержав экзамен, Пьер отправляется в заграничное путешествие, чтобы закрепить приобретенные знания и составить себе цельную картину окружающего мира. Он посещает прежнюю резиденцию испанских королей — Вальядолид, а также Севилью, Мадрид и Лиссабон. Оттуда он на корабле плывет в Палермо, едет затем через Неаполь в Рим, Геную, Милан, в Равенну и, наконец, в Цюрих. Здесь он знакомится с Германом Кромфилдом, молодым английским ботаником, который тоже совершает свое первое самостоятельное путешествие. Молодые люди проникаются симпатией друг к другу, вместе катаются на лодке по Цюрихскому озеру и вскоре становятся друзьями. Совместно отправляются в Иннсбрук, Мюнхен, Регенсбург, оттуда в Нюрнберг и дальше в Лейпциг и Галле. В Магдебурге им приходится задержаться подольше, так как Герман чувствует себя утомленным от длительных переездов в почтовых каретах. В Ганновере они ввязываются в драку с пьяными возчиками и получают изрядную взбучку. В Гамбурге садятся на корабль, который доставляет их в Лондон, к родителям Германа.
Два беззаботных месяца проводит Пьер в английской столице. Родители Германа, оба родом из старинных купеческих семей, говорят по-французски, как на родном языке, и принимают Пьера с изысканной любезностью. Герман показывает ему комнаты, оборудованные им для научных занятий. Среди растений, препаратов и груд книг Пьер замечает на столе серый кубик. Быстрым движением он берет его в руки.
— Это каучук, — говорит Герман, подойдя ближе. — Его получают из сока гевеи — так назвал это дерево ваш Кондамин.
— Знаю, знаю, — отвечает Пьер, — сейчас повсюду толкуют о каучуке.
— Говорят, что Маке издал в Париже два тома своих исследований, — замечает Герман. — Мне не терпится прочитать их.
Пьер разглядывает зажатый в руке серый кубик.
— Странное дело, — произносит он наконец. — Для бразильских индейцев это вещество не представляет ничего особенного. А мы, европейцы, поднимаем вокруг него шум, держим его на своих столах, чтобы исследовать, посвящаем ему книги…