Чарльз складывает оружие.
За несколько долларов, оставшихся после третьего банкротства, он покупает три билета на пароход и возвращается со своей семьей в Нью-Хейвен. После тринадцатилетнего отсутствия он возвращается в родной город более бедным, чем уехал из него, и занимает с женой и дочерью комнатушку в портовом квартале. Прежние знакомые, встречая его, пугаются: так плохо он выглядит. Он старается обходить их стороной, мучает жену своим угрюмым молчанием, стоит по полдня на набережной в гавани, уставившись в воду; наконец, свалившись в горячке, долгие недели мечется на жалком ложе, которое делит с женой и ребенком.
7
Туманный февральский день. В комнату входит шурин, задержавшийся в Бостоне после возвращения из Парижа ровно на столько часов, сколько потребовалось, чтобы дать новые указания своему управляющему. То, что он услышал от него о состоянии дел в Роксбери и дополнительно узнал из газет и от приятелей коммерсантов, расстроило шурина, но окончательно его сразили намеки, проскользнувшие только что в словах домохозяина. Не успев поздороваться, он спрашивает Чарльза:
— Значит, ты решил капитулировать?
Чарльз продолжает неподвижно лежать на кровати. Выражение его лица, которое еще носит следы болезни, не меняется, лишь бледные, исхудалые руки перебирают одеяло, словно что-то ищут. После долгой паузы он произносит:
— Да, все это бесполезно.
— А твой метод соляризации?
— Хватит об этом!
— Черт побери, ведь ты же усовершенствовал его!
Шурин бегает взад и вперед по комнате, рассеянно окидывает взглядом потрескавшийся комод, осколок зеркала на стене, выцветшие занавески на окнах. Вдруг он резко поворачивается.
— Был ты на верном пути или нет?
— Начало было, пожалуй, положено, — нерешительно отвечает Чарльз.
— Так почему ты не хочешь довести дело до конца?
Собравшись с мыслями, Чарльз говорит:
— Потребовалось бы много времени. Возможно, несколько лет.
— Ну и что?
— У меня нет средств.
Шурин стоит в нерешительности, опустив глаза. Потом медленно подходит к кровати и садится на деревянный край.
— В Париже я не добился того, на что рассчитывал, — начинает он. И тут же добавляет извиняющимся тоном:
— Не подумай, что я собираюсь напоминать о твоих долгах.
— Понимаю, — выдавливает из себя Чарльз.
— А что, если я дам тебе двести долларов? Или тысячу — за десять процентов участия в прибыли?
— Ты видел в Париже каучуковые изделия?
Шурин медлит с ответом. Чарльз приподнимается на подушках.
— Да, я знаю, это могло бы быть выгодным делом, — вдруг произносит он. — Но как я могу гарантировать…
— Что оно тебе удастся? Ты это хотел сказать?
Чарльз кивает.
— Так, — задумчиво роняет шурин и, помолчав, повторяет:
— Значит, двести?
— Да.
Они смотрят друг другу в глаза. Шурин спрашивает, показывая на почти пустую комнату:
— Останешься здесь?
— Мне нужна плита.
— Конечно.
— Квартира напротив свободна.
— Дорого?
— Восемь долларов в месяц.
— Хорошо. Я сниму ее для тебя.
Перспектива возобновить свои опыты поднимает Чарльза с постели. Несмотря на слабость, висящую гирями на его руках и ногах, он отправляется к аптекарю, чтобы запастись нужными химикатами.
Упали цепи, так долго сковывавшие его волю к жизни, и, как только он попадает в кухню новой квартиры и ставит на плиту новый железный тигель, болезнь окончательно отступает.
8
Вначале он медленно подогревает смешанный с серой каучук и с помощью термометра определяет момент плавления состава.
Сознание, что больше ста дней ушли впустую, на нытье и бесцельное прозябание, заставляет его уйти с головой в работу. Еще во время тех опытов, которые убедили его в малой применимости метода Хэйворда, у него мелькнула мысль, что следовало бы поискать другой способ обогащения каучука серой. Теперь перед ним открывается множество путей для экспериментов. Придется двигаться наугад, постепенно, проверяя каждый шаг, нащупывая правильную дорогу в лабиринте взаимосвязей веществ. Дни кажутся ему такими короткими, что он едва находит время поесть. И лишь когда тошнота подступает к горлу, он поспешно проглатывает кусок-другой хлеба, запивая его водой. Борется с усталостью, пока реторта и тигель не начинают расплываться у него перед глазами.