Он знает, что будет дальше. Дотрагивается до книги. Открывает ее. Безъязыкий рот раскрывается, из глаз текут кровавые слезы. Он — власть. Он — боль.
Власть и боль навеки. А Сэл…
Сэл не сражается. Подходит к нему, не обращая внимания на Охотников за книгами, опускает пистолет.
«Перри. Она тебе не нужна».
Да как она не понимает, что он должен спасти ее раз и навсегда, спасти их обоих, а без книги он слаб, совсем слаб, он знает, как они поступают с людьми, — это все знают. В книге — ответ, в книге — истина, ему это ведомо, потому что книга говорит ему про это на языке, известном лишь им двоим: они с книгой понимают друг друга.
А Сэл все отказывается играть по правилам.
«Я тебя не брошу. Мы справимся. Вдвоем».
Ее рука тянется к нему. Его — замирает над обложкой. Красные облака сгущаются, предвкушая его прикосновение. Он их будто и не видит, тянется к Сэл. Где-то раздается крик.
4
Сэл проснулась свободной.
Много месяцев она носила в себе Руку, пальцы той сжимали ее сердце и вонзались в мозжечок — много месяцев ей приходилось отмахиваться от постоянного нашептывания в ухо. Сэл чувствовала свирепую легкость, слышала звон тишины. Сэл опять стала Сэл — счастливой.
Нахлынули воспоминания.
Она проснулась свободной, да, в меловом круге, под топот бегущих ног в тяжелой обуви. Попыталась заговорить — и закашлялась: легкие вспоминали, как дышать. Кто-то что-то выкрикнул — она не разобрала слов. Даже голос был незнакомый. Может, Грейс? Сэл в полубессознательном состоянии поднялась на ноги, шатаясь, пересекла круг, моргнула, попробовала сфокусировать взгляд.
— Стоять, говорю!
Тут Сэл все поняла.
Еще и винтовки.
Бойцы Первого отряда стояли у дальней стены пещеры и целились с колена в нее. По компьютеру Лиама и по его груди плясали точки лазерных прицелов. Еще одна замерла у отца Менчу на воротничке. Три блуждали по лицу Асанти. Архивариус, похоже, не столько переживала, сколько сердилась. Сэл посмотрела вниз. Пять точек горели на ее окровавленной рубашке.
Тут она поняла все чувства Асанти.
Капрал Шах стояла у входа в пещеру, за спинами своих бойцов, а рядом с ней маячил Тянучка и катил на кресле контуженного Леденца. При виде их Сэл замутило. Ее наполнил гнев — или страх? На вкус они остались прежними. Вспомнился деревянный стол и звезды над головой.
— Продолжить явились? — осведомилась Сэл. — Убедили капрала Шах сделать за вас вашу грязную работу?
— Ты сбежала из-под стражи, — напомнил Леденец.
— Ты одержима демоном.
— Сбила с пути истинного коллег по отряду.
— Твои лживость и коварство не знают границ.
Сэл хотела поспорить и придушить их одного за другим, но в итоге не удостоила даже взглядом. Шах смотрела на нее с терпением гильотины.
— Капрал. Эти люди меня пытали. А других убили. Они, равно как и кардинал, шпионили за нами всеми, измышляя, как скрыть свои преступления. В компьютере Лиама есть доказательство: запись исповеди.
— Записи можно подделать, — заметил Тянучка.
А Леденец добавил:
— И свидетельские показания тоже.
— Если в деле участвует демон.
— Как в нашем случае.
— Демона больше нет, — объявила Сэл. — Я его выдворила. Так выглядит настоящий экзорцизм — не пытка. Сегодня никто не умрет. — Она на это надеялась. Надеялась от всей души. Перри лежал в круге с ней рядом, неподвижно. Ей страшно хотелось посмотреть, как он там, но прицелы винтовок приковали ее к месту. — Вы что, не видите? Мы победили.
— Она говорит вам то, что вы хотите услышать.
— Лживость врага не знает пределов.
— Враг ни перед чем не остановится.
— Сэл говорит правду, — произнес Менчу.
Асанти кивнула.
— Мы все слышали признание кардинала.
— А если бы и не слышали, — сказал Лиам, — у меня тут лежит файл с записью.
— Демон омрачил их разум.
Стрелки продолжали целиться с колена. Сэл не видела их лиц под пластмассовыми щитками.
— А где Грейс?
— В безопасности, — ответила Шах. — Она без сознания, а так в порядке. Куда в лучшей форме, чем бойцы, которых она пыталась сюда не пропустить. У вас много преданных друзей, мисс Брукс.
— Отведите нас обратно, — попросила Сэл. — И предайте суду. Мы расскажем всем, что знаем.
Если дело дойдет до суда. Если всех их не упрячут в какую-нибудь темницу. И как долго придется Леденцу и Тянучке трудиться, прежде чем по крайней мере один из них хоть в чем-то признается?