Кэти осталась в баре, твердя самой себе, что дожидается Люка: нужно же убедиться, что он благополучно вернулся, хотя она прекрасно знала, что он наверняка утешается в объятиях какого-нибудь симпатичного молодого итальянца и до утра не появится.
В итоге Кэти ушла к себе в номер, где обнаружилось, что выпила она маловато и стоит ей закрыть глаза, как в голове начинают крутиться недавние события. Она позвонила в бар, заказала еще выпивки в номер. Священник пообещал, что им все оплатят. Посоветовал не переживать. Ему-то легко говорить. Сказал еще, что Пол с кэпом заразились от книги какой-то дрянью. От той самой книги, которую она привезла в Остию из Рима.
Кэти вспомнила, как в самом конце эта похожая на деготь дрянь вздулась волной, нахлынула — того и гляди затопит всю яхту, а потом вдруг уползла в каюту мистера Норса, точно как кровь, уходящая в сливное отверстие. Кэти дотронулась пальцами до креста, все еще висевшего у нее на шее. А сама она не заразилась? Вдруг она пойдет в душ и развалится на куски, как и Пол? И ее черная кровь потечет в трубы, выплеснется на улицы, и тогда черная волна захлестнет весь мир?
Стук в дверь. Принесли выпивку. Кэти только потянулась к ручке, когда дверь распахнулась и ворвался человек, пропахший дымом. Прижал к ее лицу кусок ткани. Кэти вдохнула, чтобы закричать, и запах дыма сменился сладковатым запахом гнили.
Потом — чернота.
***
Она позвонила Лиаму, потом Менчу, и тот сказал, где разместили на ночь экипаж яхты. В отель они прибыли как раз тогда, когда коронеры выходили из него с носилками, на которых лежало укрытое тканью тело. Менчу подошел, вступил в беседу.
Разумеется, если падре желает прочитать молитву над усопшей, они с радостью подождут. Синьорине теперь спешить некуда.
Менчу приподнял простыню — на фоне белого хлопка на бледном лице синели губы Кэти.
— Почему не выстрелили в голову? — негромко спросила Сэл у Лиама.
— Не хотели кровотечения.
Сэл замутило.
***
Асанти была в бешенстве. Весь отряд собрался у ее стола, а она громко препиралась с монсеньором — руководителем их небольшого отдела Черного Архива.
— Не было никаких указаний на то, что молодая женщина заражена.
— Не было и указаний на то, что не заражена, а с книгой она контактировала больше, чем кто бы то ни было. Начальство решило, что риск слишком велик.
— У вас работа такая — отговаривать начальство от идиотских поступков. Напоминать, что мода сжигать невиновных и виновных разом — пусть Господь потом сам разбирается — канула в прошлое одновременно с инквизицией.
Монсеньор тяжело вздохнул. А потом продолжил, совсем тихо и совершенно невозмутимо. У Сэл волосы на загривке встали дыбом.
— Знали бы вы, что они едва не распорядились умертвить всех, кто ступал на борт этой яхты. Однако ваш отряд все еще существует. Можете не благодарить.
Он развернулся и хотел уйти. Асанти не отставала:
— А лавка? Ее тоже разрушил Первый отряд?
Монсеньор приостановился.
— Разумеется, нет, — сказал он. — Мы же тогда не знали, что книга повреждена. Если бы лавку и потребовалось зачистить, то позднее.
***
Сэл сидела у постели Перри. «Обещаю, — говорила она мысленно, — что вытащу тебя отсюда. И сберегу. Как-нибудь».
Шаги за спиной. Лиам.
— Привет.
— Привет.
— Ты не переживай. Перри они не тронут.
— Почему ты в этом так уверен? Он одержим. Заражен. Откуда мне знать, что в один прекрасный день какой-нибудь кардинал не решит…
— Я же все еще жив.
Сэл забыла, что Лиам когда-то и сам был одержим дьяволом.
— Двух одинаковых дел не бывает, а у Перри далеко не самый тяжелый случай.
Сэл кивнула, но с места не двинулась. И тут Лиам мягко положил ладонь ей на локоть и помог подняться.
— Идем, — сказал он. — Провожу тебя домой.
Они прошли через Старую галерею поздних крестовых походов, двинулись к выходу. Сэл чувствовала, что за спинами у них в воздухе остается висеть запах едкого дыма — будто поблизости жгли мореное дерево.
***
Когда они покинули Ватикан и оказались на улицах Рима, Сэл отняла руку. Лиам удовольствовался возможностью идти с ней рядом.
— Каждый раз, как мне кажется, что я разобралась, в чем моя работа и чего от меня ждут, происходит нечто в этом роде — я будто получаю пощечину. В смысле, я заранее знала, что работа опасная. Опасность меня не пугает. Пугает то, что я не ощущаю поддержки начальства.