Какое разочарование — так думал Корабб, сопровождая каждую мысль тяжким вздохом. Народ Семиградья так легко отказался от завоеванной ценой стольких жизней вольности. Самая горькая истина, самый гнусный комментарий к природе человека. Так все было напрасно? Сколько десятков тысяч людей умерло. ЗА ЧТО?!
Корабб сказал себе, что понял суть командира. Понял, что Леомен не способен уйти. Может быть, никогда не сможет. Он будет крепко держаться за грезу, придающую смысл прошлому.
Сложная мысль. Кораббу потребовалось много часов хмурить брови, чтобы дойти до нее, свершить такой необычайный скачок в ум другого человека, увидеть мир его глазами, хотя бы на миг — и отпрянуть в смущении. Ему удалось уловить то, что делает человека великим вождем на поле боя. Рассудок такого человека позволяет видеть ситуацию в целом, со всех сторон. Честно говоря, сам Корабб способен едва лишь удержать одну — свою собственную — точку зрения, когда мир рвется на части, впав в великий раздор.
Если бы не командир, понимал Корабб, ему пришел бы конец.
Взмах покрытой перчаткой руки — и Корабб пнул в бока коня, спеша подъехать к Леомену.
Голова в капюшоне пододвинулась ближе. Леомен распутал складки выцветшего шелка, освобождая рот, и выкрикнул, стараясь, чтобы Корабб его расслышал: — Где мы, во имя Худа?
Корабб уставился на него, потом поводил глазами по сторонам. И вздохнул.
* * *Ее пальцы устроили настоящую трагедию, проведя борозду через утоптанную тропу. Муравьи засновали, смутившись; Семар Дев следила, как они носятся, ища, на ком выместить обиду. Солдаты с поднятыми к небу челюстями и раскрытыми жвалами. Как будто они бросают вызов богам. Или, в данном случае, умирающей от голода женщине.
Она лежала на боку в тени фургона. Наступил полдень. Воздух совершенно неподвижен. Жара крадет все силы. Не похоже, что ей удастся продолжить атаку на муравьев… эта мысль заставила ее почувствовать укол сожаления. Внесение разлада в убогую, нелепую и размеренную жизнь — это кажется важным делом. Ну, может быть, не особенно важным, но все равно интересным. Подобающие богине мысли — они отметят ее последние дни среди живых.
Ее внимание привлекло какое-то движение. Пыль вздымается над дорогой; она может расслышать стук, словно под землей бьют барабаны. Здесь, в Угарат Одхане, нет оживленных трактов. Дороги проложены в старые времена, когда десятки караванов пересекали пространства между десятками великих городов, среди которых ступицей колеса лежал Угарат; но все эти города, кроме Кайхума на берегу реки и самого Угарата, умерли более тысячи лет назад.
Одинокий всадник может оказаться отнюдь не спасителем — ведь она женщина в самом соку, и лежит здесь совсем одна. Говорят, иногда бандиты и налетчики используют старые пути, перемещаясь между караванными тропами. А бандиты редко отличаются благородством манер.
Копыта стучали все громче. Затем лошадь встала, и через мгновение Семар Дев окутало облако пыли. Храп лошади прозвучал зловеще. Всадник спешился весьма тихо. Шаги приближались.
Кто это? Ребенок? Женщина?
Тень отделилась от тени фургона; Семар Дев повернула голову, разглядывая фигуру, обошедшую повозку и смотрящую на нее.
Нет, это не ребенок и не женщина. Похоже, вообще не человек. Привидение в белой медвежьей шкуре на невозможно широких плечах. За спиной меч из волнистого кремня, с обернутой кожей рукоятью. Она заморгала, стараясь рассмотреть получше — но помешало слепящее солнце за его спиной. Гигант с неслышным шагом? Ночной кошмар, галлюцинация.
Он заговорил, но, вполне очевидно, не с ней.
— Подожди, Ущерб. Поешь попозже. Она еще не умерла.
— Твой Ущерб ест мертвых женщин? — прохрипела Семар. — С кем ты скачешь?
— Не с кем, — отвечал он, — а на ком. — Он подошел еще ближе, склонился над ней. В руках что-то — мех с водой — но она не смогла оторвать взора от его лица. Правильные, суровые черты, изуродованные татуировкой. Разбитое стекло, клеймо беглого раба. — Я видел твой фургон, — продолжал он, говоря на языке местных племен, но со странным акцентом. — Но где же гужевой скот?
— На дне оврага.
Он отдал ей мех и встал, желая посмотреть самому. — Там мертвый мужчина.
— Да, это он. Сломал шею.
— Он тащил фургон? Не удивляюсь, что умер.
Она подтянулась к меху, схватила его горло обеими руками. Вытянула пробку, поднесла сосуд ко рту. Вода, теплая, чудесная. — Видишь два рычага с его стороны? Нажми за них — и фургон двинется. Мое изобретение.
— Это тяжело? Зачем же ты наняла старика?