Он направился по окружной галерее в сторону лестницы на второй этаж. Даже если ему встретится кто-то из работников, можно просто сказать, что он ищет затаившихся в здании бандитов. Крошечная ложь по сравнению со всем остальным.
Но, похоже, кроме него в главном корпусе никого не было. Оно и к лучшему.
Глеб Морозов давно для себя заметил, что для ОЗК в качестве герба больше подошел бы спрут, а не медведь. Большой такой спрут, с бесчисленным множеством щупалец, обвивающих всё вокруг. А спрут, как рыба, гниет с головы. Вопрос только в том, сколько он может в таком подгнившем состоянии оставаться боеспособным? Сколько придется ждать, что «само рассосётся»?
А в том, что система разлагается изнутри, Морозов некоторое время назад убедился лично. И лично же смог её разложению поспособствовать, как это ни удивительно!
В ряды борцов за Дело Равенства Глеб вступил примерно двенадцать лет назад. Он тогда остался единственным выжившим из отряда простых городских дружинников, защищавших штаб ОЗК от Стаи. Отлёживаясь после этого в лазарете, Глеб много думал…
В одном из кодексов Охотников за Кривдой сказано: «Колдовская сила и меч — лишь инструменты, оружие — ты сам». Морозов был не согласен с таким приравниванием магии и клинка. Меч не дают в руки кому попало и его всегда можно отнять. А колдовская сила необъяснимым образом возникает у совершенно разных людей уже в юном возрасте и остается при них на всю жизнь, кем бы они ни выросли! И не помогут запреты использовать колдовство не состоящим в ОЗК — существование Стаи тому яркое подтверждение.
В чем же тогда корень зла?
После лечения он не мог вернуться в дружину «по состоянию здоровья». И не известно, как бы сложилась вся его дальнейшая жизнь, если бы не совершенно случайно попавшая в руки листовка. Глеб заметил потрепанный кусочек бумаги, валявшийся прямо на крыльце городской управы, где Морозов только что получил отставку. В такие моменты, бывает, и начинаешь верить в божественную волю…
Вид из разбитого окна галереи не мог не задержать его внимание: кремлевский мальчишка наглядно показывал пресловутую незаменимость своей семейки. Многие из соратников Глеба открыто заявляли, что сей «надменный, непонятно как возвысившийся» род нужно просто истребить, всех до единого. Морозов не разделял столь крайних взглядов, он считал, что достаточно просто отстранить их от источника власти.
На секунду он задумался, а если бы план с уничтожением возобладал, и если бы лично ему приказали, смог бы он?… Например, сейчас, когда мальчишка совершенно беззащитен.
Глебу доводилось убивать, но не в спину и уж тем более не детей! Но если этого потребует Дело Равенства…
Оглушительный звериный рык и еще более оглушительный женский визг отвлекли его от тяжелых мыслей. Морозов резко обернулся, пытаясь определить источник звуков. Похоже, о задании придется забыть. «Многоуважаемый» Хранитель будет недоволен, ну, да леший с ним!
За ближайшим поворотом ему предстало искомое: растрепанная дамочка, вопя, кажется, не столько от страха, сколько от возмущения, прижалась спиной к стене и выставила перед собой какую-то табуретку. На взгляд Глеба, весьма ненадежное оружие против медведя, с угрожающим рыком нацелившегося на дамочку.
— Топтыга! — рявкнул Морозов. Дамочку он узнал, но намерений медведя всё равно не поддерживал. — А ну прекрати!
Топтыга на мгновение повернул к нему оскаленную морду. К удивлению своему, Глеб не увидел на этой морде справедливого возмущения. Вообще никаких свойственных Топтыге человеческих эмоций, только звериный оскал.
— Странно, — вслух заметил он, взглядом ища по сторонам что-нибудь поувесистей табуретки.
— Да уберите же его! — опять возопила «бесстрашная и блистательная» Эля Ато, тыча в медведя ножками табуретки.
— Не волнуйтесь, по-моему, он просто хочет взять у Вас автограф, — мрачно съязвил Морозов.
Не найдя ничего более подходящего, он отстегнул от пояса меч и, не вынимая из ножен, как дубиной, ударил им медведя по башке. Авось выбьет дурь.
Метод, на удивление, сработал. Топтыга хрипло заскулил, затряс головой и попятился. Но Глеб не стал дожидаться конечного результата, воспользовавшись заминкой медведя, он отобрал у Эльвиры табуретку, схватил её саму за руку и потащил в сторону выхода.
Репортерша, может, и была рада убраться подальше от озверевшего Топтыги, но вслух благодарить спасителя вовсе не собиралась, скорее, наоборот: