Перепады высот классических лавин измеряются многими сотнями и даже тысячам метров. Высота Хедуолл — меньше 100 м. Но из-за особой конфигурации и расположения относительно господствующих ветров на склоне, возвышающемся над верхней станцией канатной дороги Скво-один, собирается фантастическое количество снега. Когда вы смотрите на него снизу, он выглядит как набитый до отказа гигантский пластмассовый мешок. Невозможно представить себе эту массу. Лавины с Хедуолл проходят путь около 2 км. Они уже унесли одну жизнь и неоднократно были близки к тому, чтобы увеличить это число.
В течение первых восемнадцати лет развития лыжного спорта в Скво-Вэлли подъемник был разрушен четырежды и серьезно поврежден трижды, т. е. средняя повторяемость составляет внушительную цифру 0,388 в год. В гл. 6 я рассказал кое-что об истории Хедуолл и о попытках ее покорить. В 1949 и в 1952 гг. с лавинами никто не боролся, Скво-Вэлли не имело никакой защиты и пало без борьбы. В 1958 г. я и Джон Мортизиа бросили вызов горе, вступив с ней в суровый и беспощадный бой. Во время Апрельской Безрассудной Метели мы потеряли подъемник, но сохранили свое войско.
К зиме 1958/59 г. Олимпийская лавинная служба уже работала вовсю. В течение двух предолимпийских зим мы с Диком Стилменом все время начиняли Хедуолл взрывчаткой и заставили ее покориться. Это потребовало колоссальных расходов, которые были не под силу обычной горнолыжной базе. А именно к этому состоянию вернулось Скво-Вэлли после окончания Олимпийских игр, когда Лесная служба увезла свои безоткатные орудия, которые были нашей главной ударной силой при штурме грозного белого чудовища.
Хотя Лесная служба Калифорнии вновь заняла ультраконсервативную позицию, число лыжников все росло. Зимой 1961/62 г. Скво-Вэлли посетило свыше ста тысяч лыжников, т. е. втрое больше, чем их было, когда я прибыл туда в 1956 г., и больше, чем во время Олимпийских игр.
Для лучшей оценки ситуации необходимо сказать несколько слов о том, как управлялось Скво-Вэлли в это время. После Олимпиады все сооружения и земля, на которой они стояли, были переданы штату Калифорния. Земля принадлежала Лесной службе. Штат в свою очередь сдал все это в аренду Александру Кашингу, владельцу Скво-Вэлли и инициатору проведения игр. Что касается безопасности публики, то Лесная служба предполагала, что этим займется штат, а штат предполагал, что это сделает мистер Кашинг.
Трудно выдумать систему, которая могла бы вызвать больше споров, трений и путаницы. Это был административный кошмар. В лавинной службе царил триумвират. Я был сотрудником Лесной службы. Те же обязанности, что и я, выполнял специалист по снежной безопасности от штата Калифорния Норман Уилсон. Норм — охотник за лавинами второго поколения, прошедший единственно возможный и очень трудный путь: рабочий подъемника, лыжник-спасатель, ведущий член олимпийской спасательной команды и, наконец, представитель штата. Он был прекрасным лыжником и скалолазом, каким остается и по сей день. Он обнаружил чутье на лавины во время Олимпиады, после чего у него возникла неудержимая жажда знать, почему происходит то или иное явление, — жажда, столь характерная для всякого исследователя. Самое лучшее, что я сделал за все годы своей работы, — это тот телефонный звонок во время Апрельской Безрассудной Метели, который спас ему жизнь.
Третьим членом триумвирата был Дик Рейтер, сменивший Джона Мортизиа в Скво-Вэлли на посту руководителя работ в горах. Дик — грубоватый тощий человек. Его внешний вид красноречиво говорит о том, кем он был, прежде чем стать лыжником, а именно — лесорубом. Это один из самых сильных людей, каких я только знал. Когда Дик размахивал цепной пилой, держа ее в одной руке как теннисную ракетку, это было незабываемым зрелищем. Он занимал положение между охотниками за лавинам первого и второго поколений, так как сбрасывал лавины с Хедуолл в те времена, когда мы в Алте разрабатывали методы работы со взрывчаткой. Когда я привез взрывчатку в Скво-Вэлли, он быстро стал ее приверженцем.
Идея группы из трех человек, которые подчиняются каждый своему хозяину и пытаются совместно бороться с лавинами, абсурдна в своей основе. Кроме того, со времен Олимпиады сохранился нелепый порядок. Я, еще числившийся «техническим советником», должен был наблюдать и рекомендовать, но не мог действовать. Например, одно безоткатное орудие, которое у нас осталось, находилось в моем распоряжении; однако стрелять из него я не имел права. Нажимать на спусковой крючок должен был Норм, а моей обязанностью было смотреть при этом через его плечо. Такая ситуация кажется невероятной, но она действительно существовала. Наконец, еще одно безоткатное 75-миллиметровое орудие хранилось на складе штаб-квартиры Снежной службы. Оно могло быть использовано только для нужд Южной тихоокеанской компании железных дорог и дорожного отдела штата Калифорния, и только мной. Другими словами, я мог защищать лыжника на его пути в горнолыжный район и обратно, но, как только он попадал туда, я превращался в стороннего наблюдателя. Поистине странная ситуация. Однако существование этого второго орудия и его особый статус сыграли главную роль в битве при Хедуолл.
Зима 1961/62 г. началась угрожающе, хотя никто, кроме охотника за лавинами, не понимал этого. В ноябре выпало достаточно снега, чтобы покрыть склоны. Наступили дни, чистые, сияющие и холодные, как только что отчеканенная монета, к общему удовольствию администрации и лыжников, поваливших из окутанных смогом равнин.
Холодная погода и тонкий снежный покров привели к нам нежеланного гостя из высокогорной зоны — глубинную изморозь. Затем фабрика погоды на Тихом океане изменила технологию и послала нам дождь. В горнолыжном районе говорят: «снег стал твердым», так как слово «лед» является здесь запрещенным словом. После дождя горы сверкали как нержавеющая сталь. На крутых склонах соскальзывали даже отточенные канты горных лыж. Кое-кто мог бы принять это за последнюю стадию в возникновении сочетания твердая снежная доска — глубинная изморозь. Но лед — не твердая снежная доска: он и прочнее, и пластичнее. Глубинная изморозь была надежно заперта до тех пор, пока что-нибудь не случится с ледяным слоем.
Этот ледяной слой был достаточно неприятен, в чем мы с Нормом Уилсоном быстро убедились. Буран № 3 был ветреным и принес 75 см снега, но в горах ничего существенного не произошло. Однако 30 ноября в 13 ч он создал лавинную ситуацию, опасную для жизни и имущества. Мы знаем точный час, потому что группа лыжных инструкторов удрала на гору, чтобы покататься по свежевыпавшему снегу, а КТ-22 выстрелил в них лавиной из мягкой снежной доски, почти попавшей в цель. Следующим утром мы с Нормом вышли на осмотр. Он пересек одно из наших контрольных мест — короткий крутой лог, сейчас забитый метелевым снегом. Как и положено, я наблюдал за Нормом из-за большого валуна, предчувствуя, что он сорвет лавину. Это предчувствие оказалось абсолютно верным. Лавина сошла, но она была вдвое шире глубже и быстрее, чем обычно. Я следил, как Норм подскакивал, в снежном потоке, стараясь не упустить его из виду, чтобы знать потом, где его в случае нужды откапывать. Затем я взглянул назад через плечо, чтобы оценить ширину сошедшей лавины, но лавина надвигалась уже на меня самого.
…Мы сидели в лавинном снеге так, что только головы высовывались наружу, и походили на двух римских сенаторов в термах Каракаллы. Норман, весело ухмыляясь, сказал: «Раз уж сюда попал такой бывалый старый волк, как ты, обстановка, видимо, серьезная».
Откопавшись и отряхнувшись, мы отправились на огневую позицию в цирк Сибирь. Видимость все еще была плохой, но можно было разглядеть отблески линии отрыва длиной примерно 1,5 км от южной седловины Скво-Пика до Форт-Самтер. Но ничто не указывало на сход лавины с самого Скво-Пика. Мы навели орудие по уровню и буссоли и выстрелили. Вскоре из тумана повалило нечто белое. Ударившись о противолавинный барьер, защищавший огневую позицию, и разбившись о него, белая масса взметнулась в воздух метров на тридцать.