— Ну-у, тут я не знаю, — пожал Лёд плечами. — Может оно, наоборот, всё внутри залечивает, хорошо становится, и любить хочется?
— Ты подлей кому-нибудь на стороне, — посоветовала я. — Проверим.
— Я бы Граду, конечно, подлил, — невозмутимо сказал Лёд. — Да боюсь, вдруг он не в тебя, а в меня влюбится.
— А почему в тебя?
— Так в нём обрезки моих ногтей, а не твоих.
— Пусть влюбится… А ты не отвечай на его чувства, — хихикнула я.
— Это будет слишком жестоко, — вздохнул Лёд. — Придется меры принимать, а мне жаль его желудок отворотным зельем гробить.
— А оно не прокиснет? — спросила я, боясь прикоснуться к склянкам.
Из-за тряпочек, наверное, — уже больно они по-сиротски выглядели.
— А я в ледник уберу.
— А никому не подольёшь по дороге? — нахмурилась я недоверчиво.
— Постараюсь удержаться, — хмыкнул Лёд, закупорив склянки. — Но за это семь горячих пряников — мои.
— Четыре.
— Уговорила, пять.
Глава одиннадцатая
ВЕСНА ВСЕХ ОБМАНУЛА
Весна всех обманула.
День Весеннего Равноденствия был ясный и тёплый. Неделя после него — по-летнему жаркой.
А потом погода испортилась.
Сначала мы беды не почувствовали, но в горах выпал снег и запечатал перевалы. А подувший с вершин ледяной ветер быстро прогнал хрупкое весеннее тепло.
На море разыгрался сильный шторм.
А зерно в Отстойнике было привозное. Запахло хлебным голодом.
Как всегда в таких случаях, на Горе была создана особая Хлебная Коллегия, задачей которой стало — обеспечить контроль за продажей зерна и муки в Отстойнике, не допуская резкого взлёта цен и серьезных спекуляций.
Всё это для того, чтобы край (а в первую очередь город) мог продержаться до подвоза зерна кораблями или до открытия перевалов.
Зерно и муку было разрешено продавать только на главном рынке, том, что у щита. Все булочные теперь находились под строгим надзором: они обязаны были выпекать хлеб хорошего качества и по неизменной цене: единственное, что могли булочники, находясь в рамках жесткой экономии, это по согласованию с Хлебной Коллегией уменьшать вес булок.
Коллегия взялась за дело решительно: с Горы на рынок спустилась целая процессия и там, на рыночной площади, под звуки труб глашатаи огласили запрет на вывоз хлеба из города.
Рядом с указом о запрещении тараканьих бегов на щит повесили и этот новый указ. На дорогах поставили караулы, проверяющие все повозки.
А в городке Служба Надзора за Порядком стала заниматься любимым делом: устраивать обыски. Это делалось с целью учесть всё имеющееся в Отстойнике зерно. И муку.
На случай, если дело обернется совсем туго, Гора оставляла за собой право скупать (предусмотрительно учтенное при обысках) зерно и муку по фиксированным ценам и направлять их в городские булочные.
Народ непатриотично пытался спрятать мешки с зерном куда подальше.
Первым делом, конечно, нагрянули к нам в Огрызок.
Но Профессор был стреляный гусь и в хлебные кризисы за свою жизнь попадал не раз. Как только погода ухудшилась, и стало известно, что мы отрезаны от всего мира, он укрыл неприкосновенный запас зерна, масла и сушёной рыбы в таинственных катакомбах под резиденцией, где найти их не смог бы даже весь наличный состав Службы Надзора за Порядком столицы, прибудь он сюда. К нашему безумному интересу, после этого он наложил на подвал заклятье.
Вот это было в новинку.
Профессор не только применил магию, но ещё и в практических целях! Раскрыть заклинание он наотрез отказался, как мы не пытались его уговорить
Но Служба Надзора не зря нас посетила, у каждого своя работа и плановые обыски надо было уважать.
Поэтому они тщательно пересчитали все мешки зерна на складе представительства, да еще нашли около полудюжины в укромных углах.
Обыск возглавлял симпатичный молодой человек с удивительно пушистым хвостом, улыбчивый и остроглазый. Чувствовалось, что искать ему нравится, а «вообще руководить» нравится еще больше.
— Старый знакомый… — шепнул мне на ухо Рассвет, когда мы с ним наблюдали, как потрошат наш кухонный подвал. — Ветер его зовут. А обзывают Сквозняком. Он и в тот раз у нас обыск проводил, когда соль искали. В кабинете Профессора бумаги проверял. Дотошный человек, всю мою переписку с Горой, а там четыре толстенных папки, прочёл. А у Профессора, представляешь, в корзину для ненужных бумаг залез.
— Соль искал? — спросила я в полном восторге от дотошного представителя Службы Надзора.
— Не иначе! — присоединился к моему веселью Рассвет.
В целом обыск прошёл спокойно.
Были все наши, кроме Льда — он избегал присутствовать на таких мероприятиях, считая, что чем меньше будет сталкиваться с официальной властью, тем лучше будет для дела. И поэтому он с самым серьёзным видом взял карандаш, лист бумаги и книгу про Смелых в качестве подложки (она была весьма представительна и в длину и в ширину) и пошёл на рынок переписывать указ со щита.
Но в его отсутствие Копчёный, который уже воспринимал кухню, как личную вотчину, не смог вынести вторжения на свою территорию чужаков и кинулся отстаивать права угнетаемых.
Пока мы сообразили, почему это обыск вдруг застопорился, а надзорщики кричат, словно им хвосты дверью придавили, Копчёный успел поцарапать всех обыскивающих.
С большим трудом, подключив Града, мы втроем загнали разбушевавшегося котёнка в корзинку и закрыли там. Стало безопаснее, но не тише.
Копчёный начал завывать из корзины, как зимний ветер в горах.
Это, почему-то, настроило Града на лирический лад и, пока представители власти мазали царапины слезой Медбрата, которую, сжалившись над бедолагами, я выдала из кухонных запасов, Град растроганно сказал, вглядываясь поверх наших голов в что-то, совершенно не видное остальным:
— А я студентом жизнь весёлую вел… Дома частенько не ночевал. Мама моя очень по этому поводу переживала. И однажды, рассказывает, когда меня дома не было, она услышала, как под окнами плачет кто-то. Мама решила, что это младенца нам подбросили, которого я вот так, не ночуя дома, нагулял. Взяла фонарь и пошла на улицу: внука искать. Вышла, — а это кот так орет. Весна.
— Нашла младенца-то? — спросил Рассвет, замороченный всем этим бедламом.
— Какого младенца? — с недоумением переспросил Град.
— Покажите подвалы, — подошел к нам, потирая свежую царапину на щеке, остроглазый руководитель обыска.
Мне — персонально — улыбнулся. Хорошо так улыбнулся, взбадривающе. Такой вот улыбкой, когда сразу понимаешь, что ты ещё, слава Сестре-Хозяйке, в возрасте, когда лекари говорят тебе «раздевайтесь», а не «покажите язык».
— А у него глаза косые… — тут же заметил Град, чуть Служба Надзора перешагнула за порог кухни, удаляясь в подвал, куда их повел Рассвет.
— Не заметила, — с удовольствием отозвалась я. — У него всё, что надо, прямое.
— Люди с такими хвостами ветрены и легкомысленны, — предпринял новую попытку охаять офицера Службы Надзора Град. — Вот посмотри на мой хвост, — предъявил он свою заднюю конечность, — сразу видно, что такой хвост принадлежит человеку основательному, верному и заслуживающему всяческого внимания.
— Ага, то-то твоя мама младенцев по весне под окнами искала, — подтвердила я. — Что-то твоя теория выглядит как-то не убедительно.
— Да ты не видела, какой красоты и пушистости был мой хвост ту счастливую пору! — фыркнул Град. — Тогда я мог себе позволить быть легкомысленным и ветреным. Девушки толпами бросались мне на шею. Я их любил и они меня тоже.
— Ты, главное, сейчас будь недоверчив и осторожен, — посоветовала я. — Лёд отоварился приворотным зельем, не знает на ком проверить. А оно такое крепкое, что одного глотка хватит, чтобы хвост облез раз и навсегда, никакие примочки пушистость не вернут, и на любовь девушек рассчитывать будет сложно.
— Так надо было этому Сквозняку зелья и подать! — обрадовался Град. — Раз тебе его косые глаза нравятся.