Кицунэ отошла на несколько шагов. Со спины ее целиком скрывал меховой плащ, но Оливер решил, что она, наверное, разглядывает порхающих пери, их огоньки, вспыхивающие в ночи, вдыхает их аромат. Несколько мгновений спустя она произнесла, не оборачиваясь:
— Я уже много лет не проходила сквозь Завесу. В меня больше не верят. Даже в сказках.
— И поэтому вы не можете пересекать границу? — спросил Оливер.
Горькая улыбка тронула губы Кицунэ.
— Могу. Но разумеется, удовольствия от путешествия почти не получаю.
Ее лицо еще больше помрачнело, когда она повернулась к Фросту.
— Впрочем, неважно, как часто я пересекаю границу. Я по-прежнему — одна из Приграничных, а значит, рано или поздно Охотники возьмут и мой след. Если вы не против, я пойду с вами.
Оливер глянул на зимнего человека. На ледяном лице мелькнуло подозрение, однако он медленно склонил голову в знак согласия.
— Как хочешь.
— Почтем за честь, — сказал ей Оливер.
Кицунэ чуть развернулась, чтобы взглянуть на него. В лунном свете ее лицо наполнило золотистое сияние.
— Тогда пойдемте. Лес небезопасен для чужеземцев, особенно ночью.
Оливеру эти слова не очень-то пришлись по душе. Он бросил последний долгий взгляд на спящего великана и порхающих над ним крошечных крылатых женщин и попытался представить себе целый мир, полный таких чудес. Что бы ни ждало впереди, он был уверен, что не сможет изумиться больше, чем ему довелось сейчас.
Однако за долгую ночь он уже не впервые чувствовал такую уверенность и всякий раз ошибался.
Тихий джаз нежно поднимал Колетт из глубин сна. Ее веки дрогнули, и она застонала от удовольствия — так приятно было ощущать теплое ватное одеяло, фланелевые простыни, легкий ветерок, пробивавшийся в приоткрытое на ночь окно. Музыка лилась из будильника, настроенного на ту же радиостанцию, которая всегда будила ее дома. Так было заведено много лет назад, и теперь сладко свернувшейся калачиком Колетт казалось, будто она никуда не уезжала.
Она открыла глаза и улыбнулась, хотя было еще очень рано. Солнце пока не взошло, но небо уже сменило черный цвет на густо-синий. На окнах горели рождественские огоньки, которые так любила мама. Их особое тепло усиливало детское ощущение счастья и уюта, которое она испытывала, лежа в своей старой кровати. Колетт натянула одеяло до самого подбородка и закуталась поплотнее. Еще полминутки она наслаждалась музыкой и охватившим ее чувством. Впереди ждал день, полный забот. Сегодня ее братик женится!..
Но улыбка исчезла, стоило ей вспомнить вчерашний разговор с Оливером. Нет ничего естественнее, чем колебания накануне свадьбы, это всякий скажет… «И все-таки жаль, — думала Колетт, — что я не прислушалась к собственным сомнениям, прежде чем пойти к алтарю с Брэдом… Это избавило бы меня от многих сердечных мук. Надеюсь, Оливер с Джулианной знают, что делают».
Впрочем, не годится ей мутить воду. Она приехала для того, чтобы быть рядом с братом. Вот что важно.
Как ни хотелось подольше понежиться в постели, Колетт заставила себя отбросить одеяло и спустить ноги на пол.
Колетт обожала свою работу в Манхэттене, ей действительно нравилось жить в большом городе, ходить по улицам, полным света и энергии. Но вечерами, укладываясь спать, она не могла отделаться от иллюзии присутствия мужа. Не потому, что она скучала по Брэду. Вовсе нет. Просто ей не хватало того спокойствия, которое бывает, когда делишь с кем-то постель. Но странное дело: ворочаясь на своей детской кровати, кутаясь в тяжелое ватное одеяло и вдыхая свежий ветер из окна, она совсем не испытывала этой тоски. И хотя Колетт собиралась уехать в Нью-Йорк наутро после свадьбы, теперь она подумывала, не задержаться ли на денек.
Подавляя желание снова зарыться под одеяло, она встала и потянулась. Голые ноги покрылись гусиной кожей. Колетт схватила фланелевые пижамные штаны, висевшие в изножье кровати, и мигом надела. Окно словно манило, и она подошла к нему. Хотя небо начинало светлеть, рассвет еще не наступил, и рождественская лампочка не давала ничего разглядеть в темноте за стеклом. Лампочка так накалилась за ночь, что Колетт пришлось ухватить ее через футболку, чтобы выкрутить.
Без света стало видно пейзаж за окном. Колетт улыбнулась. Буран прошел, покрыв землю чистым белым снегом в несколько футов толщиной. Елки, росшие с южной стороны дома, оделись в холодное белоснежное убранство. А небо над океаном постепенно меняло цвет: из-за горизонта исходил золотистый свет, предвестник утра. Это было потрясающе красиво.
Колетт знала, что из-за вчерашней метели на свадьбу доберутся не все приглашенные. Те, кто ехал издалека — из Лос-Анджелеса, Лондона, Нового Орлеана, — прибыли в город уже вчера, да и местные не сочтут снег за препятствие. Но вот те, кто планировал добираться из Нью-Йорка на машине, наверняка не появятся. Ну и ладно. Вчера снежная буря показалась ей дурным предзнаменованием, зато сегодня воспринималась как благословение. Такая красота!