— Боже, братишка! Неужели ты нервничаешь?
Колетт рассмеялась, и от ее смеха по телу Оливера пробежала волна тепла. А ведь он давно привык, что в этом доме тепло исходит только от системы отопления! Как хорошо, что Колетт снова здесь, хотя бы на несколько дней.
Оливер, к его собственному сожалению, был копией отца, только стройнее и крепче. А Колетт — маленькая, хрупкая, с тонкими чертами лица и нежной кожей. При первом же взгляде на нее можно было догадаться об ирландской крови, доставшейся от матери. В ее глазах постоянно светилась легкая насмешка, и, хотя она была шестью годами старше Оливера, ей всегда давали в два раза меньше лет, чем на самом деле.
— Конечно, нервничаю! — ответил Оливер. — Ведь завтра моя жизнь изменится навсегда.
Колетт опять улыбнулась, и вокруг ее глаз разбежались морщинки.
— Звучит как смертный приговор.
Оливера пронзила дрожь, дыхание перехватило. Чувство юмора на миг отказало ему. Он тут же попытался призвать его обратно, но взгляд сестры ясно говорил, что она заметила прокол.
— Оливер? — нерешительно сказала она. — Оливер, не надо…
Колетт покачала головой, словно не веря тому, что видит в глазах брата. А он не понимал, что означает ее «не надо». «Не надо так говорить»? «Не надо так чувствовать»? «Не надо жениться»? «Не надо все портить»? Он, впрочем, догадывался, что чувствует сейчас Колетт. Ее собственный брак с Бредли Кентоном, продюсером теленовостей из Нью-Йорка, потерпел полный крах. Детьми они не обзавелись, зато теперь у Колетт были друзья в городе, любимая работа редактора в журнале «Биллборд» и никакого желания жить вместе с семьей или даже поблизости.
— Со мной все в порядке, — заверил он ее. И солгал: — Правда.
Сестра глубоко вздохнула в ответ, окинула взглядом коридор и, взяв брата под руку, втащила в салон. Она включила высокий торшер со стеклянным абажуром работы Гауди. По комнате разбежались странные, почти гротескные пучки света, упали на лицо Колетт. Когда Оливер приходил сюда, чтобы спрятаться, он никогда не включал торшер.
— Так это ужас или благоговейный страх? — спросила Колетт, словно вопрос не нуждался в более подробном ответе.
Подумав, Оливер с облегчением решил, что не то и не другое. Отвернувшись от испытующего взгляда сестры, он уселся на диван с синевато-пурпурной обивкой и положил на колени подушку, словно та могла его защитить. Колетт присела на краешек кофейного столика, скрестила руки, прикрыла ладонью рот. «Скажи, но не согреши», — подумал Оливер, когда снова взглянул на нее.
— Я не боюсь жениться и полагаю, что должен это сделать. Хотя я не знаю ни одной пары, которой мог бы искренне восхищаться, сама идея супружества весьма привлекательна. Да и кто выступал бы против брака, будь он тем, чем должен?
Колетт нахмурилась:
— Ты считаешь, что с Джулианной такие отношения невозможны?
Оливер сглотнул. В горле совсем пересохло. Он медленно покачал головой.
— А я-то думала, ты ее любишь.
Образы Джулианны хлынули в сознание Оливера, как океанские волны на берег. Вот она смеется и танцует на деревянном полу в одних лишь белых носочках да фланелевой рубашке от пижамы Оливера; волосы цвета воронова крыла струятся вокруг лица. А вот она играет на пианино и чудесно поет на приеме по случаю сороковой годовщины свадьбы ее родителей. Но что за песню она пела? Мелодия звучала у него в голове, но название ускользало.
— Думаю, люблю, — ответил он наконец. — Но как можно быть уверенным до конца? Никак! И все же, сама идея женитьбы мне мила.
Колетт наклонилась вперед. Светлые волосы свесились ей на лицо, но она словно не заметила и не убрала их. Вместо этого она положила руку брату на колено, успокаивая.
— Итак, это не ужас. Почему же ты боишься?
— Не знаю.
Сестра распрямилась, не сводя с него настороженного взгляда.
— Врешь.
С губ Оливера сорвался смешок.
— Да, вру, — почти прошептал он. — Нечестно, правда? И по отношению ко мне, и по отношению к Джулианне. Нечестно, что моя трусость привела к такому.
Колетт покачала головой и всплеснула руками.
— Ты запутал меня, Олли. Пожалуйста, перестань говорить загадками и все усложнять. Когда это ты был трусом? Единственный человек в мире, перед которым ты пасуешь, — это…
Не закончив фразу, Колетт впилась взглядом в Оливера. Она слегка склонила голову набок, точно другой угол зрения мог способствовать их дальнейшей беседе.
— Папа? — нерешительно произнесла она. — Ты боишься жениться из-за папы?! Но в этом же нет ни малейшего смысла!