Далеко за полночь она видела его возле гардероба и утром обнаружила в шкафу страшный беспорядок. Возможно, он взял оттуда куртку, шапку, перчатки и шарф. Она уже давно не жила в одном доме с Оливером и поэтому не знала, какую зимнюю одежду он носит и которую шапку мог взять.
Колетт ни минуты не верила в то, что Оливер сбежал и оставил Джулианну. Она была уверена: с ним что-то случилось. Но если бы она рассказала этому копу, Холливэллу, об увиденном ночью, тот наверняка решил бы, что отец прав и Оливер просто смылся. Хотя Колетт давно уже жила отдельно, она знала брата лучше, чем кто-либо другой. Она смотрела в его глаза и видела в них благородство. Несмотря на все свои сомнения, сбежать он не мог.
Но куда он делся — пешком, в разгар метели?
— О боже, братишка, где же ты? — прошептала Колетт, и судорога страха пробежала по ее телу.
Она выключила воду и взъерошила руками волосы, стряхивая лишнюю влагу. Постояла немножко, глубоко вздохнула, стараясь успокоиться и отогнать тревогу. Но это ей не удалось. По крайней мере, полиция сейчас разыскивает Оливера не только потому, что он бросил свою невесту. Управление шерифа округа Уэссекс работает вместе с полицией Киттериджа и государственной полицией штата Мэн. Допросили даже бедного Фридла — интересовались, не известно ли ему что-либо об исчезновении Оливера. Смешно, конечно, но копы-то этого не знали. Колетт была очень рада, что они не стали тянуть с розыском.
Она отодвинула дверцу душевой кабинки и, достав полотенце, накрутила на голову, как тюрбан. Потом взяла второе полотенце, огромное, голубое и пушистое, и быстро вытерлась. Халат висел на двери ванной. Она скользнула в него и туго подпоясалась. Но стоило Колетт открыть дверь — яркий свет и горячий пар тут же хлынули в коридор, — как ее начала бить дрожь. В коридоре оказалось настолько холоднее, что соски у нее сразу затвердели, и она крепко обхватила себя руками, пытаясь унять озноб.
Ночью дом обычно отапливался по минимуму. Тем не менее бежавшие внутри стен трубы гудели жизнью, боролись за тепло. Дом трещал, он был слишком старым и слишком большим — почтенный пожилой дом, пустота которого казалась такой печальной, словно само здание скорбело о том, что этой ночью в доме не осталось ни единой живой души, кроме Колетт с отцом.
О, как бы ей хотелось, чтобы здесь жила настоящая семья! Родители и дети. Несколько поколений большой семьи. А не один лишь безразличный, разочарованный отец и его испуганная дочь.
Ступать босыми ногами по холодному деревянному полу было неприятно, и она заторопилась к себе в спальню. Но у самых дверей остановилась и нахмурилась. Ее опять пронзила дрожь, и виной тому был вовсе не термометр. В детские годы Колетт нередко чувствовала, что дом подавляет ее. Часто она не могла заснуть по ночам, и, дождавшись, когда заснут родители, отправлялась в жутковатое путешествие по дому. За каждым черным ночным окном кто-то таился. Пробираясь на кухню за вкусненьким, она всегда ощущала странное покалывание в нижней части затылка, спазм мышц между лопаток. В такие моменты она не сомневалась в том, что кто-то наблюдает за ней.
То же знакомое леденящее ощущение пронзило ее сейчас.
Но Колетт уже не была маленькой девочкой. Она сдвинула полотенце с уха и внимательно прислушалась к стенаниям старого дома. Ненавидя себя за колебания, обернулась через плечо. На верхней площадке лестницы горела лампа, тускло освещая коридор. Но ее света не хватало, и оба конца коридора уходили во тьму.
— Папа? — тихо сказала она.
Она знала, что это глупо. Отец в своей комнате. Читает или, может, уже спит. А если и вышел, то не стал бы молча бродить по дому. Макс Баскомб был, как сам он не раз выражался в ее присутствии, Хозяином Сей Треклятой Усадьбы.
Колетт насмешливо улыбнулась сама себе и вошла в комнату. Возле кровати горела старинная лампа. Стеклянные, расписанные вручную плафоны с изображением роз на морозном фоне окрашивали постель в розоватые тона. Рождественские фонарики на окне весело мигали, и уже само пребывание в комнате подействовало на Колетт успокаивающе. Возможно, ощущение, которое она испытала сегодня утром, перед тем как проснуться, — чувство возвращения в детство — повлияло на нее больше, чем она сознавала.