«Ты на грани срыва из-за Оливера», — подумала Колетт.
Она продолжала думать о брате, размотав полотенце и яростно вытирая волосы. Сегодня вечером ей не до фена. После такого дня было просто необходимо принять душ, согреться и расслабиться. А утром она опять примет душ. Тогда и займется волосами.
Колетт скинула халат, надела чистую фланелевую пижаму. Провела пальцами по прядям на голове и снова принялась вытирать их полотенцем. После этого взяла с комода расческу и запустила в волосы. Тело изнывало от беспокойства. Душ оказал свое магическое воздействие, но теперь, в комнате, тревоги начали возвращаться. Разве она сможет спать, не зная, что же случилось с Оливером? Как отцу удалось заснуть?
Отложив щетку, она подошла к постели и взяла с ночного столика книгу. Книга называлась «Разреженный воздух» и рассказывала о трагедии на Эвересте. Ее автором был Йон Кракауэр. Жутковатая история, но в то же время захватывающая. Колетт надеялась, что чтение отвлечет ее и она сумеет уснуть.
Она откинула покрывало и полезла в кровать, но тут ее охватило то же ощущение. Нахмурившись, Колетт бросила взгляд на приоткрытую дверь. Хотя коридор освещался, лампочка была такой слабой, что по контрасту с ярким светом пространство за дверью показалось ей сплошной тьмой. Колетт испытала сильнейшее желание встать и плотно закрыть дверь, но сдержалась, опять поворчав на себя.
И вдруг в коридоре что-то мелькнуло.
Колетт застыла на месте.
— Папа?
Веки ее дрогнули, и на женщину нахлынула внезапная сонливость, такая сильная, что она покачнулась. Стряхнув с себя сон и пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь приоткрытую дюймов на шесть дверь, Колетт потерла глаза и стерла с их уголков «песчинки», обычно появляющиеся лишь по утрам, после сна.
— Эй! — окликнула Колетт и двинулась к двери.
Сначала она шла медленно, но потом почувствовала гнев на себя, а заодно и на отца с Оливером, решительно подошла к двери и распахнула ее.
Свет из комнаты пролился в коридор.
Пусто.
Но кто-то там все-таки был. Кто-то прошел по коридору. Может, отец захотел поговорить с ней и вышел в коридор, а потом передумал? Или Фридлу что-то понадобилось, и он поднялся сюда из своего вагончика? Кто бы то ни был, он мог увидеть, как она переодевалась. Подумав об этом, Колетт сердито прикусила нижнюю губу.
Потом до нее дошло, что бродить ночью по дому мог и третий.
— Оливер?..
Колетт боялась, что с ним произошло нечто плохое. Поскольку брат не мог покинуть усадьбу на машине, вслух она рассуждала так: он позвонил другу, вышел на дорогу, тот приехал и подобрал его. Но на самом деле про себя она думала и о другой, ужасной, возможности: Оливер вышел из дому в метель, и потом что-то случилось. Тот утес над океаном был одним из его самых любимых на свете мест, и Колетт тысячу раз приходило в голову, что он мог оступиться и упасть… или спрыгнуть. Не то чтобы Оливер походил на самоубийцу, но временами он бывал таким несчастным и одиноким, что это беспокоило ее.
Колетт оглянулась. Дальше располагалась комната ее брата. Но там царила тишина. Ни движения, ни полоски света под дверью. Скорее всего, по коридору ходил отец. И как бы ей ни хотелось, чтобы это был Оливер, вернувшийся домой, она направилась к отцовской комнате. Прошла мимо ванной, потом прямо под лампой, освещавшей верхнюю площадку лестницы.
Следующая комната по правую руку и была спальней хозяина дома. Из-за дверей послышался шорох и скрип: похоже, отец ходил по комнате. Она вздохнула. До нее вдруг дошло, что отца так же, как и ее, могла сейчас одолевать бессонница. Колетт даже обрадовалась. По крайней мере, это показывало, что он настолько же обеспокоен, насколько зол. Должно быть, это он подошел к ее комнате, но потом передумал. Весь вечер отец не разговаривал с ней, если не считать нескольких формальных фраз об обеде и пожелания спокойной ночи.
— Папа? — позвала она, едва сознавая, что уже лет двадцать не называла своего отца так.
Колетт мягко постучала и открыла дверь. В тот же самый момент она почувствовала под босыми ступнями песок. Света от лампы в коридоре не хватало, но на окнах отцовской спальни, как и ее собственной, горели рождественские лампочки, и в их оранжевом свете глазам Колетт предстала жуткая картина.
Весь пол был усеян песком. Макс Баскомб лежал навзничь на персидском ковре, а над ним возвышалась завернутая в серый плащ фигура в капюшоне. Она волнами колыхалась в воздухе, словно рой из тысячи пчел. Кожа существа была грубая, цвета песка на полу. Черты лица — невероятно, нечеловечески тонкие, нос, скулы и подбородок резко заострены, а глаза светились желтым, лимонным светом. Существо повернулось к ней и ухмыльнулось, оскалив короткие острые зубы.