С течением времени из-за алчного разрастания человечества таких земель оставалось все меньше и меньше. Оливер задавался вопросом, как это отражалось на жителях Двух Королевств, однако то был лишь один из тысяч вопросов, которые он хотел бы задать своим спутникам. Он надеялся, что сделает это постепенно и рано или поздно узнает все. Хватит ли ему времени — вот в чем заключался главный вопрос.
Они продолжали брести по снегу сквозь лес. И когда наконец вновь пересекли Завесу, Оливер очень хотел удостовериться в том, что они оказались достаточно далеко от замка Песочного человека.
Его мышцы горели от ходьбы по сугробам. Ноги вымокли и замерзли. Хотя ботинки были непромокаемыми, снег проникал в них сверху и таял внутри. Оливер удивлялся, как он вообще терпит такие неудобства. Детьми они с Колетт могли часами играть в снегу, на пронзительном ветру, в такую стужу, что рисковали всерьез обморозиться, — и не испытывали ни малейшего дискомфорта. Но, повзрослев, утратили свою детскую жизнестойкость. По крайней мере, так казалось Оливеру. Очевидно, он был сделан из более прочного материала, чем мог себе представить. Помогло, конечно, и то, что день выдался самым теплым за последние несколько недель — не ниже сорока пяти градусов[16], — а сквозь голые ветви деревьев и еловые лапы пробивались лучи солнца.
И все же снова очутиться в тепле казалось почти несбыточным чудом. В объятиях метели, вызванной зимним человеком, чтобы унести их от полиции, холод стал чем-то вечным и неизбывным. Сознание Оливера притихло и онемело, погружаясь во мрак. Фрост умчал Оливера и Кицунэ далеко в лес, но даже когда полет закончился, Оливеру понадобилось много времени, чтобы стряхнуть с себя ощущение холода, притупляющего мысли и чувства. На нем были теплые ботинки, но вот куртка осталась там, в озере, где он впервые пересек Завесу, а рубашка не защищала от воздействия стихии.
Кицунэ первой обнаружила домик. Ведь органы чувств у нее были совсем не человечьи.
Они двигались строго на север с того момента, как Оливер смог идти на своих двоих, и крадучись пробирались по лесу, пока не отошли подальше от городка. Тут Кицунэ начала принюхиваться и вскоре вывела их на берег небольшого озерка. Там стояло несколько охотничьих домиков. Лишь один из них был занят и при этом находился в полумиле от наиболее отдаленной из хижин — той, которую они выбрали.
Именно так Оливер и представлял себе настоящее деревенское жилище. С двумя дровяными печками и притом без всяких иных обогревателей, электричества и водопровода. Вместо плиты какой-то предприимчивый умелец установил за задней дверью барбекю-гриль с газовым баллоном.
Три комнаты. И все примитивно до ужаса.
Но там обнаружились постели, одеяла, а в кухонном шкафу — консервные банки с острой ветчиной и «СпагеттиОс». В комоде Оливер нашел несколько свитеров и две пары старых штанов, а в платяном шкафу в той же комнате — рваную зимнюю парку, которой было, наверное, лет тридцать. Когда Оливер напялил ее и оказалось, что она впору, он громко рассмеялся от удовольствия и облегчения.
На рассвете Кицунэ разбудила его. В тесном пространстве домика разливался чувственный запах мускуса. Нефритовые глаза светились в тусклом утреннем свете, сочившемся сквозь окна. Перекинулись парой незначащих фраз. Оливер позавтракал ветчиной, а пару банок «СпагеттиОс» — последние из запасов, что оставались в кухонном шкафу, — сунул в карман пахнущей плесенью парки, вместе с консервным ножом. Потом вышел через заднюю дверь и помочился в кустах, недоумевая, где же провел ночь Фрост. Затем они снова тронулись в путь.
Часы тянулись. Оливер по солнцу определил, что дело шло к полудню. Они тащились по снегу уже много миль — вернее, тащился он, а двое его спутников двигались без всяких усилий. Чуть позже, когда воздух стал теплее и снег начал подтаивать, Оливер снял парку и перебросил через плечо. Ногам по-прежнему было холодно, ступни совершенно закоченели, но лицо, руки и тело от движения согрелись.
Примерно каждый час они делали привал, чтобы Оливер мог перевести дыхание и немного отдохнуть, прислонившись к какому-нибудь дереву. Но его спутники не знали усталости. Ему хотелось понять, откуда они черпают свою энергию, но всякий раз собственные думы отвлекали его от вопросов, и он решил, что узнает все в свое время, когда они сами расскажут об этом.