Спалланцани убрал колбы в шкафы, запер лабораторию и драматически-слезливо простился со своими студентами; при путешествии через Средиземное море он ужасно страдал морской болезнью, пережил кораблекрушение – но при этом спас образцы для естественно-научной коллекции, которые собрал на островках. Султан устроил для него роскошный прием, врачи гарема позволили ему ознакомиться с бытом прекрасных наложниц… Затем, как добрый европеец восемнадцатого века, Спалланцани заявил туркам, что восхищается их гостеприимством и архитектурой, но не одобряет существующего у них обычая невольничества и не разделяет их мрачных фаталистических представлений о жизни…
Легко представить, как он говорил своим любезным, но малокультурным восточным друзьям: «Мы, люди Запада, с помощью нашей новой науки стремимся одержать верх даже над тем, что кажется неизбежным, – над вечными муками и страданиями человечества». Сам он верил во всесильного Господа, но при этом дух искателя в нем, дух поиска фактов, светящийся в его глазах, сказывался на всех его помыслах и словах, вынуждал его выделять неподвластную Богу область, называемую Природа и Неизвестное, заставлял полагать, что сам он назначен помощником Богу в открытии или даже завоевании этой неизвестной Природы.
Много месяцев спустя он отправился обратно сухопутным путем через Балканский полуостров в сопровождении почетного эскорта из отборных солдат, предоставленного ему болгарскими князьями и валашскими господарями. Наконец он прибыл в Вену для засвидетельствования почтения своему патрону и покровителю императору Иосифу II – это был самый знаменательный момент всей его головокружительной карьеры. Упоенный успехом, он уже думал было, что все его мечты осуществились, но потом…
Пока Спалланцани совершал свое триумфальное путешествие, темные тучи сгущались над его университетом в Павии, которому он отдал столько сил и энергии. Другие профессора университета много лет молча смотрели, как он отнимает у них студентов, втихую точили на него зубы и дожидались удобного случая.
Своими экспедициями в опасные места Спалланцани создал когда-то пустому естественно-историческому кабинету европейскую известность. Кроме того, он собрал и небольшую собственную коллекцию в своем старом доме в Скандиано. В один прекрасный день Канон Вольта, его заклятый враг, с помощью уловки проник в его частный музей; он прогулялся по нему и недобро улыбнулся: в одном месте он увидел несколько старинных ваз, в другом – чучело птицы, в третьем – какую-то замечательную рыбу, на которых красовались розовые ярлычки университетского музея в Павии. По дороге из музея, завернувшись в темный плащ, он обдумывал злобные планы, как бы подложить свинью блестящему Спалланцани, и незадолго до возвращения последнего из Вены Вольта, Скарпа и Скополи выпустили ехидную брошюрку и разослали ее всем выдающимся людям и во все научные общества Европы; в этой брошюре они обвиняли Спалланцани в том, что он обокрал Павийский университет и спрятал украденные музейные экспонаты в своем собственном небольшом музее в Скандиано.
Свет померк в глазах Спалланцани; ему показалось, что вся его великолепная карьера пошла прахом; в своем воображении он уже слышал радостное хихиканье людей, которые, осыпая его комплиментами, в душе его ненавидели; он представлял себе торжество врагов, которых он когда-то разгромил своими блестящими опытами, – и вообразил даже возвращение той дурацкой «животворящей силы».
Но через несколько дней он морально оправился, и хотя находился посреди ужасающего скандала, но все же на ногах и спиною к стене, готовый встретить своих обвинителей. Это был уже не прежний Спалланцани – терпеливый охотник за микробами и учтивый корреспондент Вольтера. Он превратился в хитрого и лукавого политика, стал требовать назначения специальной следственной комиссии и добился ее, организовал клуб своих сторонников – он отвечал огнем на огонь.
Спалланцани вернулся в родную Павию, и легко себе представить, о чем были его мысли, когда он подъезжал к ней, – он представлял, как тайком пробирается в город, как отвернутся от него все его бывшие друзья и почитатели, а вокруг постоянно будут слышаться злобное шипение и насмешки. Но когда он подъехал наконец к воротам Павии, то увидел нечто странное: восторженная толпа студентов вышла к нему навстречу, заверяя его в своей преданности и готовности стать на его защиту, и с радостными выкриками сопроводила его до старого лекционного кресла. Прежде звучный и самоуверенный голос этого человека сразу охрип… Он всхлипывал… Запинаясь, он едва смог сказать лишь о том, что значит для него в данный момент их преданность.