«И чтобы я тебе тут больше не видел», — сказал он напоследок, чтобы сохранить лицо и повернувшись торопливо зашагал прочь.
«Цади ра, цади укве!» (Проваливай, проваливай уже!) — крикнул кто-то и свистнул. Старший лейтенант не оглядываясь пошёл по улице и вскоре скрылся в подземном переходе. Ещё недавно дело обернулось бы совсем по другому и парню могло не поздоровиться за сопротивление милиции, но дул ветер перемен, и в то время, как перед Домом правительства стояли люди транспапантами «Долой СССР — Да здравствует Свободная Грузия!», а ораторы открыто призывали к провозглашению независимости — на красных петлицах участкового до сих пор блестели два маленьких герба СССР. От этого он не чувствовал себя так уверенно, как раньше и понимал, что вести себя так уже не получится.
Веселье толпы сменилось сочуствием к торговцу. Чемодан подняли, перевернули, принялись заполнять его уцелевшими мандаринами. Я сунул руку в карман и нащупал пять рублей.
— Держи, плачу по рублю за мандарин, Очень уж они у тебя хорошие. Давай пять штук,
— Ты, что — по пять рублей за штуку! Это же не золото. Бери пять — шесть килограмм, — всхлипнул парень.
Куда мне столько? Я на работу иду, коллег угощу. Ну, ладно возьму ещё парочку.
Когда я уходил, народ с переплатой вовсю разбирал мандарины, помогая возместить убытки пострадавшему. Дух протеста витал над городом.
Днем опять пошёл дождь. Тенгиз дремал за засыпанным мандариновой кожурой столом, мы с Зурабом развалились на стульях перед окном и глядели на то, как струи воды обрушивались на резные балкончики трёх этажей. Ливень изощрялся как мог — менял направление и наклон струй, то лупил по окнам с удвоенной силой, то оступал, чтобы перевести дух и начать свою одиссею заново. Окна заливало потоками воды, казалось они вот-вот захлебнутся, но вода стремительно стекала вниз и сияющие стёкла, торжествуя отражали свежевымытый итальянский дворик — его веранды, бельевые верёвки, двери, решётки, бурые от времени кирпичные стены… Невозмутимый дождь отступал и тут же с удвоенной силой обрушивался на упрямую материю.
Я принялся комкать исписанный лист бумаги, изготавливая летательный снаряд.
— Спорим, заброшу в ухо, — шёпотом сказал я Зуре.
— Прямо в ушную раковину? Это навряд ли. — в голосе Зураба прозвучала нотка интереса.
Я подбросил будилку и промахнулся — попал по макушке. Тенгиз потёр её, открыл глаза, укоризненно на меня поглядел и отвернулся к стене.
— Я же говорил, что не попадёшь! Ну-ка дай бумагу, я тоже попробую, — радостно прошептал Зураб.
Тенгиз уже не дремал, а подслушивал, — он сразу повернулся к нам и укоризненно поглядел уже на Зураба.
Зазвонил телефон. Зураб вскочил и мгновенно выйдя из состояния апатии перешёл в состояние повышенной активности.
— Это «Свобода»! У меня передача, передача у меня сейчас, передача! — засуетился он, — А где лист, на котором я записал… Он схватил телефонную трубку, зажал её ладонью и зашипел:
— Лист! Быстро!
Я начал припоминать, что только, что видел какой-то листок покрытый закорючками, которые Зураб называет почерком.
— Лист! Где лист, сволочь?! — с ненавистью зашипел Зураб перепуганному Тенгизу, который полез под стол и выудив бумажный шар которым я в него запустил, (так вот где я видел этот листок) подал Зурабу.
— А-а-а! — эакричал, было, Зураб, — но вспомнив про телефонную трубку поднёс её к уху и вежливо проговорил:
— Добрый день. Агентство новостей Ибе… — тут он опять скис и передал трубку мне:
— Тебя. Вигнанский.
— Слышишь, Лолишвили, — возбуждённо и торопливо заорал мне в ухо Мишель, — Я еду на вокзал за билетами. В командировку меня посылают. В командировку, понимаешь?! Северный Кавказ — Грозный, Махачкала, Владикавказ, потом Баку. Тьфу! Кажется наоборот! Сначала Баку, потом всё остальное. Слушай, Лолишвили, поехали вместе, а! Ты только представь себе: Азербайджан, Дагестан, Чечено-Ингушетия, Северная Осетия, и на всё про всё у нас неделя. Красота! Для своей «Иберии» знаешь, сколько материала наберёшь! Помнишь Михалкова? —
«Я приехал на Кавказ,
Сел на лошадь в первый раз…»
Я опустил трубку и сказал Зурабу:
— Этот тип едет на Северный Кавказ собирать фольклор и зовёт с собой. Конечно, ему просто лень переться одному, но, в принципе, нам бы тоже не помешало немного фольклора, а?