— Мог бы и сам догадаться.
— Неформалы?
— Точно.
— А, где это? Надо у кого-нибудь спросить.
— Не надо. Садимся на автобус номер четыре, едем до улицы Маяковского, а вот там, если что спросим.
— Ты, что здесь уже бывал?
— Нет.
— А откуда…
Пойдём скорей. В автобусе я тебе расскажу, как это делается.
Светофор открыл свой зелёный глаз, и мы перешли улицу. Под ногами чавкало серое месиво. Где-то на этих улицах, по серому месиву шлёпал Вигнанский, сжимая в кармане список кавказских языков на которые ему предстояло перевести предложение Кавказ наш общий дом.
ГЛАВА 9
Институт языка не оправдал ожиданий. Никаких социал — демократов там не было и в помине. Они завелись в не в Институте языка, а в Институте литературы.
Это заведение находилось на другом конце города. Мы с Тенгизом решили разделиться: он поехал обратно в гостиницу, чтобы поджидать там Вигнанского, который мог вернуться с новостями для нас.
По уговору он должен был узнавать всё, что можно о партиях и движениях, а мы хватать под локти всякого местного полиглота и совать ему под нос бумажку с лозунгом: «Кавказ наш общий дом».
Итак, Тенгиз вернулся в гостиницу, а я продолжил идти по следу неформалов. Но след на этот раз оказался верным и привёл меня туда куда было нужно. Спустя некоторое время, замёрзший и уставший я сидел
в кабинете на третьем этаже дагестанского Института литературы, перед членом правления социал-демократической партии. Этого достойного человека звали Алексей Николаевич и он проявил себя с самой хорошей стороны, во-первых напоил меня горячим чаем, во-вторых обстоятельно ввёл в курс местной политической обстановки.
Институты многопартийности, которую тогда называли неформальным движением, только зарождалось и было совершенно неясно, что за зверь такой пробуждается от семидесятилетней спячки. В условиях, когда в кавказском винном бочонке забродил дух сепаратизма в ядовитых испарениях которого угадывались контуры грузино-южноосетинского конфликта, а самые дальновидные прогнозировали проблемы в Абхазии, информация о реальных раскладах в регионе представляла огромный интерес.
Начались «трения» между осетинами и ингушами из-за спорных приграничных территорий. Всегда тлевшая как зола в плохо затушенном костре, вражда между казаками и чеченцами, исторические корни которой уходят в прошлые века, тоже грозила новым пожаром — произошли несколько вооружённых столкновений и обе стороны извлекали из фамильных сундуков дедовские сабли и кинжалы.
Я расспрашивал Алексея Николаевича о программных целях парии, её численности, позиции по вопросу государственного устройства Дагестана. Затем принялся задавать вопросы относительно общей политической обстановки в автономии, других движениях. Собеседник неплохо анализировал, не впадал в крайности и умело оперировал имевщейся у него информацией. Он сделал ряд оказавшимися впоследствии верными прогнозов: полный распад Союза, новую русско-чеченскую войну и то, что значительно русифицированный Дагестан останется частью Российской Федерации. Словом, я получил исчерпывающую информацию и унёс из Института литературы полностью исписанный блокнот.
Теперь следовало встретиться с представителем официальных властей, чтобы материал получился сбалансированным и показывал противоречия (либо их отсутствие) между двумя ветвями — правительством и неформалами.
В гостиничном номере было уютно. Вигнанский с Аблотия развалились на кроватях и вели спор о том какой соус правильней подавать к жаркому — зелёную подливку из алычи или бордовую из слив сорта «Ткемали».
Эта пошлая сцена вызвала волну раздражения вполне оправданную для человека прошагавшего полдня под снегом и ветром. Вид лежащих без дела друзей вообще вызывает дискомфорт, а тут я испытал чувства преданного коварными партнёрами золотоискателя, весь день, вымывавшего крупинки золота из речного песка в глуши Юкона или Аляски.
— Всё валяетесь как ленивые скоты в хлеву? — поспешил я внести ясность в ситуацию.
— Смотри какой он злой! Ха-ха! Скучно, небось, по лужам за неформалами прыгать, — ответил Вигнанский, и они довольно «заржали». В их хохоте так явственно слышалось лошадиное: «иго-го!», что стало тошно. Я открыл было рот, чтобы ответить как следует, но нечеловеческим усилием воли сдержал себя и остаюсь холоден и вежлив:
«Даже в неоплодотворённом курином яйце побольше интеллекта, чем в разговаривающих ослиных задницах на ваших кривых шеях».